Мы с Нетти в очках- «авиаторах» – в самый раз для вылазки а-ля «Лучший стрелок». Миссия наша, однако, – полет на дирижабле: не воздушная стычка, а расслабленная прогулка.

На протяжении всей этой подготовительной фазы царила приятная спокойная атмосфера. Превыше всего мы были избавлены от тяжб, поскольку наши дебаты с Роджером через юристов завершились. Столько времени – и так целеустремленно – играть с остальными мне было очень полезно. В плане отработки техники я никогда не был самым прилежным ударником на свете, и просто регулярная совместная игра помогала мне обрести некое подобие формы. С Небуорта в 1990 году моим единственным настоящим живым выступлением был концерт на балу «Челси артс» в «Ройял-Альберт-Холле». Клуб «Челси артс» тогда возобновил работу – и в честь возрождения хозяева решили устроить бал, который стал одним из крупнейших событий за все время существования клуба. Там ожидался Том Джонс, а мы – поскольку Гэри, Тим и Гай с ним работали – согласились выступить как гости с тремя номерами. К нам неизбежно явились Джон Кэрин и Тим. День-другой порепетировав, мы сыграли довольно неброско, почти без сценических эффектов, фильмов или фейерверков.

Закончив работу на студии «Британия-роу», мы снова собрались в плавучем доме Дэвида развивать ядро композиций. С февраля по май 1993 года мы работали где-то над двадцатью пятью разными идеями и старались как можно больше играть вместе в студии. Плавучий дом благоприятствовал записи гораздо больше, чем бункер. Дэвид успел добавить к дому на барже отдельное помещение с кухней, гостиной и столовой. Речной пейзаж и работа при дневном свете опять подействовали как по волшебству – и помогало то, что была отчетливая граница между рабочим пространством в плавучем доме и зоной отдыха на суше, где мы сидели и обсуждали наши успехи.

На Гонке «ветеранов» Лондон—Брайтон в 2015 году, с Хлои, зятем Тимом и внуками Оскаром и Феликсом.

Дирижабль, который использовался для рекламы тура «The Division Bell» в США, – обладатель рекордов по расстоянию и времени полетов. Мне удалось им поуправлять, и моя семья тоже прокатилась.

Альбом ощущается очень домашним – ясно чувствуется, что группа играла вместе в одном пространстве. По сравнению с «Momentary Lapse» Рик, мне кажется, на сей раз встроился в процесс гораздо плотнее. Приятно было, что он вернулся.

Песни прошли придирчивый отсев. У нас была куча материала и ни капли отчаяния: можно было просто сосредоточиться на развитии идей. На собраниях группы мы уже сводили возможные песни к вероятным. Мы ввели предельно демократичную систему: Дэвид, Рик и я ставили каждой песне отметки по десятибалльной шкале независимо от того, кто какую песню написал. Все бы получилось, если бы Рик верно истолковал демократические принципы в основе системы голосования. Он просто поставил всем своим песням по десять баллов, а остальным нули. То есть все композиции Рика получили десятибалльную фору, и мы с Дэвидом не сразу сообразили, почему новый альбом стремительно превращается в опус Рика Райта. Систему пришлось пересматривать – мы придумывали новые, с электоральными коллегиями и дополнительным ранжированием, которые пригодились бы даже на выборах мэра.

Эскизы Марка Фишера для шоу «The Division Bell», в том числе крутящийся круглый экран и свинарники (наверху) и зеркальный шар (внизу).

Тот же вопрос всплыл десятилетием позже, когда мы выбирали треки для компиляции «Echoes», которая требовала участия всех четверых членов группы. Мало того что нам путала карты целая толпа чиновников от звукозаписи, инженеров, продюсеров и менеджеров – вдобавок Роджер, как и Рик, голосовал только за собственные треки. Боже, храни демократию.

Перед летними каникулами мы взяли восемь-девять самых полюбившихся треков в студию Olympic в Барнсе, позвали других исполнителей – не считая бэк-вокалисток – с наших последних гастролей (Гэри, Гая, Тима и Джона) и все записали за неделю. Это дало нам приличный разгон – зная, что все основное в песнях уже есть, мы могли подольше поработать над их развитием.

В итоге с такой страховочной сеткой мы после летнего перерыва подошли к записи совсем иначе, нежели ко всем нашим предыдущим альбомам. Все бэк-треки мы записали на «Астории» втроем – Дэвид, Рик и я, – а за пару недель в сентябре всё довели до ума. Со времен «Momentary Lapse» технологии шагнули вперед, поэтому мастера мы записывали в плавучем доме на исходе полугода работы – хотя в финале, как обычно, имели место безумная паника и напряг с беготней по другим студиям и записью дополнительных дорожек. Некоторые традиции укореняются слишком глубоко – нельзя отказаться от них вовсе.

Опять же славно, что с нами вновь был Боб Эзрин – он разбирался с барабанными партиями и помогал с откровенно скучным процессом записи и обработки ударных. Когда сложились финальные очертания песен, мы привлекли к работе Майкла Кеймена: он предложил написать нам струнные аранжировки, если мы одолжим ему акустическую систему и кое-какое освещение для детской оперы, которую он ставил в Ноттинг-Хилле. Сделка века, решили мы, – в обмен на пару динамиков и несколько прожекторов нам достанется оскароносный композитор. Мы, правда, не понимали, что музыкальная феерия, которую планировал Майкл, запросто затмила бы «Звездный экспресс»…

Операторы лазеров Марк Грега (слева) и Скотт Каннингем. Лазеры на этих гастролях были гораздо мощней прежних и расщепляли свет на разные цвета, не ограничиваясь обычным зеленым.

Довольно полный состав участников и гастрольной бригады, хотя одновременно собрать на сцене вообще всех не представлялось возможным.