– Дай еще курочки. А где моя камера?

– Екнулась на мелкие кусочки.

– Досадно, – Анфиса вздохнула. – Но я на флешку снимки перекачала. А где моя флешка?

– В кармане у тебя была. Я ее сохранила.

– Умница. Я об этом не подумала. Было как-то не до того. Когда это грохнуло, я решила – все, финиш, я умираю. Умерла. А затем открыла глаза и увидела тебя. Слушай, а потом что было? Я сознание потеряла, да?

– Нет, это наркоз, тебе операцию делали.

– А я, наверное, опять решила, что умерла, – Анфиса беззаботно жевала. – И знаешь, что я видела там?

– Где?

– Ну там… во сне… кошек!

– Кошек?

– Ага, – Анфиса вздохнула. – Холм такой весь заброшенный, с травой, камнями, какие-то развалины. И пропасть кошек. И они все сидят и ждут.

– Чего?

– Не знаю. Просто сидят и ждут. Это все фотография. Я в хранилище, перед тем как все случилось, видела старый альбом из той коллекции. И вот там на снимке – кошки. А холм Телль-Баста, храмовый холм, я уже никогда теперь не забуду его.

Потом она лежала, откинувшись, закусив губы, потому что наркоз начал отходить и боль в руке и ключице вернулась. И смотрела, как Катя – слабая, бледная, но ужасно деловая – шпарит на своем ноутбуке Репортаж с места событий глазами очевидца и участника. Она торопилась написать, потому что о взрыве в музее второй день трубили уже все телевизионные каналы.

Катин репортаж появился на всех информационных интернет-порталах, его обсуждали в блогах и Твиттере. Кате позвонил шеф пресс-службы ГУВД и похвалил за оперативность и… «Вы вообще молодец, ждем вас, поправляйтесь».

А на пятый день в госпиталь приехал генерал Елистратов с огромным букетом роз. За ним, как тень, следовал лейтенант Дитмар.

Розы предназначались Анфисе, как лицу сугубо гражданскому. К тому же пострадавшему.

– Вот. Вам, Анфиса. А то, боюсь, засудите нас вчистую за ущерб здоровью, – Елистратов вручил букет Анфисы – Кате.

– Надо бы засудить, – Анфиса щурилась благодушно. – Любуйтесь, что со мной сотворили.

– Вам еще крупно повезло. В рубашке родились. Хорошо, что у самого окна стояли, поэтому вас отбросило взрывной волной подальше от всего этого.

– Надо, надо вас засудить, – Анфиса вздохнула, – но мы ведь все там… И потом, мы ведь раскрыли это дело. И музей цел.

– Да, такого Москва еще не видела, – Елистратов покачал головой. – Музей цел, хотя в стене огромная дыра. Там теперь половина столичных ППС дежурит, охраняет круглые сутки, пока пролом не заделают. Это просто чудо, что среди гражданских лиц и посетителей музея нет погибших, только раненые. Виктория Феофилактовна уже снова на посту. Оклемалась и всем распоряжается, даже нашими сотрудниками теперь командует.

– Юсуф, он… – Катя не договорила.

– Прилетели из Узбекистана, забрали тело для похорон, – сказал Елистратов. – Уж не знаю, кто – родственники или люди Узбека. Только мир его праху. Парень меня поразил. Пожертвовал собой и спас не только музейное достояние, но и много, много жизней.

– Он сделал это не ради нас, – сказал Дитмар. – И не ради вас, Анфиса.

– Я знаю. Ради «Проклятой коллекции» и музея, – Анфиса кивнула. – Пусть так. Но все дело в выборе. Он нас всех спас.

– Только не ее. – Елистратов сел на хлипкий больничный стул. – Может, это и к лучшему – для нее. Не для нас, не для следствия, но для нее, после всего, что она претерпела от жизни. Специалист своего дела она действительно классный – два дня музей разминировали, проверяли саперы и взрывотехники, так она профессионально разместила, замаскировала заряды. Видимо, все месяцы, пока работала, проносила взрывчатку с собой через служебный вход, порой ходила через другие здания музея.

Катя вспомнила, как видела Арину Шумякову однажды утром – обычная немолодая женщина в плаще с хозяйственной тяжелой сумкой…

– Столько лет ненависть копилась в ней. Столько ненависти, – Елистратов хмурился. – Чем были эти годы для нее? Кошмаром. То ДТП, больница, операция, в результате которой дочь стала калекой, потерянный младенец, следствие, не удовлетворившее ее, потому что она хотела правды, хотела разобраться, кто же виноват. Затем самоубийство дочери, катастрофа с братом во время взрыва на полигоне. Все нарастало как снежный ком и падало на ее плечи. Все эти годы наедине с братом-инвалидом, сходя с ума от отчаяния, она вынашивала планы мести и училась люто ненавидеть. Как высококлассный специалист-взрывник конструкторского бюро при военно-учебном центре сухопутных войск, она обладала обширными связями среди саперов, имела доступ на склады хранения взрывчатки. Сейчас ведь все продается, она находила контакты, приобретала взрывчатку небольшими партиями, кое-что доводила до ума самостоятельно в электронных схемах. Ведь все дело в том как именно разместить заряды, чтобы создать максимальный эффект поражения. А при ее квалификации это было не так уж и сложно. Она ведь взрывник, профи. Возможно… я так думаю, хотя мы никогда не узнаем этого наверняка, сначала, она планировала использовать взрывчатку для убийства, когда доберется до своих жертв. Например, взорвать квартиру там, в Романовом переулке, или машину. Но все случилось иначе. Сама их встреча произошла совершенно иначе, так, как никто и не предполагал. Конечной целью ее плана был взрыв музея в случае, если арест ее произойдет именно в музее. Она хотела уйти громко и страшно. И уйти не одной, а забрать с собой всю эту красоту, все эти музейные сокровища и новые жертвы. Она сама нам сказала: она желала, чтобы ее уход стал максимально громким, ужасным. И она сделала для этого все, что смогла. Можно долго спорить – была ли заслуженной участь, уготовленная ею Дарье Юдиной и Олегу Гайкину. Но это был ее выбор. Шумякова выбрала смерть для них обоих. И пожелала отомстить громко, чудовищно… чтобы ее услышали все.

– Она сама сказала, что устроилась в музей, так как знала: Гайкин работает там. И тот коридор в музее она выбрала, чтобы убить там именно его, – сказала Катя. – Но сделать это – она сама нам сказала – она хотела лишь после того, как рассчитается с Юдиной. Именно ее она считала главной виновницей всего. И вот тут начинается самое невероятное.

– Да, то, что сама Дарья Юдина внезапно явилась в музей с аудиторской проверкой, – сказал Елистратов. – Отнесемся к этому как к… совпадению, поразительному стечению обстоятельств.

Катя кивнула. Ну да, ну да, а как еще это можно рассматривать?

Есть другой вариант. Когда появляется «Проклятая коллекция», начинают происходить события, которые возможны, но маловероятны. Или, наоборот, – маловероятны, но возможны.

Кто в это верит? Катя посмотрела на Анфису – кажется, та знает, о чем я сейчас подумала.

– В тот вечер во время репетиции Ночи музеев она решила действовать, так как, во-первых, знала, что Юдина все эти дни задерживается допоздна, и, во-вторых, вечером после закрытия ей самой было легче незаметно отлучиться из зала, – Елистратов говорил, а сам думал о том, как впервые увидел ее в музее в комнате техников, когда ее привели на допрос, – Юдина снова облегчила ей задачу. Она отправилась к брату в хранилище – видимо, хотела еще раз поговорить с ним о судьбе «Проклятой коллекции». Но не дошла до хранилища. Шумякова настигла ее в коридоре.