Жало предательства сменяет унижение, когда я вспоминаю Дэна с его камерой. Они сорвали с меня платье… я никогда не забуду маленький красный огонек камеры. Они хотели изнасиловать меня, записать это и показать всем. Я сдерживаю болезненные спазмы в животе.

Каждый раз, когда я надеюсь получить передышку в битве, в которую превратилась моя жизнь, случается что-то еще более плохое. И я во всех этих ситуациях доверялась Стеф и остальным. Я до сих пор не могу понять: если она говорила правду, если она сделала это только потому, что не любит меня и хотела быть с Хардином, почему она не сказала мне с самого начала? Зачем притворялась все это время моей подругой? Как она могла мне улыбаться, ходить со мной по магазинам, слушать мои секреты, разделять мои трудности и разрабатывать за моей спиной такой изощренный план?

Медленно сажусь. Мне это все еще сложно. В ушах пульсирует, и мне хочется кинуться в ванную и выблевать остатки наркотика, которые еще находятся в желудке. Но я не могу и снова закрываю глаза.

Когда я просыпаюсь снова, голове легче и я уже могу подняться с постели. На мне никаких штанов, только футболка, которую я не помню, как надевала. Наверное, мать надела ее на меня… а может, и нет.

Единственные пижамные штаны в старом комоде слишком узкие и короткие. С тех пор как я уехала в колледж, я поправилась, но мое тело мне нравится сейчас больше, чем раньше. Пошатываясь, выхожу из спальни и, пройдя по коридору, захожу на кухню. Мать стоит, прислонившись к кухонному столу, и читает журнал. Прямое черное платье, туфли на высоких каблуках, волосы собраны в совершенную, классическую прическу. Оглядываюсь на настенные часы – чуть больше четырех дня.

– Как ты себя чувствуешь? – осторожно спрашивает мать, повернувшись ко мне.

– Ужасно, – выдыхаю я, не в силах даже изобразить мало-мальскую бодрость.

– Представляю себе, после такой ночи.

Так…

– Выпей кофе и прими таблетку, тебе станет лучше.

Медленно киваю и подхожу к шкафу, чтобы достать кофейную кружку.

– Вечером я пойду в церковь. Полагаю, ты не захочешь оставаться тут одна? Ты пропустила утреннюю службу, – спокойно спрашивает она.

– Нет, я сейчас не в том состоянии, чтобы идти в церковь.

Только моя мать способна звать меня в церковь после того, как я очнулась от наркотического дурмана, во время которого меня пытались изнасиловать.

Она берет с кухонного стола сумочку и оборачивается ко мне.

– Хорошо, я скажу Ною, мистеру и миссис Портер, что ты передаешь им привет. Буду дома около восьми, может, чуть позже.

При упоминании о Ное чувствую укол вины. С тех пор как у него умерла бабушка, я ни разу ему не звонила. Я знаю, что должна это сделать. Позвоню ему после окончания службы, если только смогу найти свой телефон.

– Как я сюда попала прошлой ночью? – спрашиваю я.

Пытаюсь сложить кусочки головоломки из воспоминаний. Я помню, как Зед ворвался в бывшую комнату Хардина и сломал камеру.

– Молодой человек, который тебя привез, кажется, назвался Зедом, – покашляв, отвечает мать и снова утыкается в журнал.

– А.

Невыносимо. Это незнание бесит. Мне нравится контролировать все, но вчера вечером я не могла контролировать ни свои мысли, ни свое тело.

Мать кладет журнал на стол со звуком, похожим на пощечину. Безучастно взглянув на меня, она произносит:

– Позвони мне, если что-нибудь понадобится. – И идет к двери.

– Хорошо…

Обернувшись, она бросает на меня последний неодобрительный взгляд и выходит из дома.

– Да, и поищи для себя что-нибудь в моем шкафу.

Когда дверь хлопает, голос Хардина молнией проносится в моей голове.

«Это все по моей вине», – сказал он. Но это не мог быть Хардин – мозг играет со мной злую шутку. Надо позвонить Зеду и поблагодарить его за все. Я в долгу перед ним – он пришел на помощь, спас меня. Я так ему благодарна и никогда не смогу отблагодарить как следует за то, что он вытащил меня оттуда и привез домой. Не представляю себе, что бы произошло, если бы он не пришел.

Следующие полчаса мешаю соленые слезы с черным кофе. Наконец я заставляю себя встать из-за стола и пойти в ванную, чтобы смыть с себя отвратительные события прошлой ночи. К тому времени я уже ищу в мамином шкафу что-нибудь, кроме жестких бюстгальтеров на косточках, и от этого мне становится легче.

– Почему у тебя нет нормальной одежды? – вздыхаю я, путаясь в вешалках с закрытыми коктейльными платьями.

Решаю, что лучше сидеть голой, но вдруг нахожу кремовый свитер и темные джинсы. Джинсы подходят идеально, а свитер плотно облегает грудь, но я рада, что хоть что-то нашла, так что жаловаться не приходится. Поискав по дому сумку и телефон, я понимаю, что не имею ни малейшего понятия, где они могут быть. Почему мозг не может разобраться в этом бардаке? Наверное, моя машина все еще на стоянке возле общежития Стеф; будем надеяться, она не проколола мне шины.

Возвращаюсь в свою старую спальню и выдвигаю ящик стола. Телефон лежит поверх моей маленькой сумки. Я нажимаю кнопку питания и дожидаюсь загрузки. Прокручиваю бесконечный список входящих. Сообщение за сообщением, голосовая почта заполняют маленький экран.

Хардин… Хардин… Зед… Хардин… неизвестный номер… Хардин… Хардин…

Когда я вижу на экране его имя, в животе все переворачивается. Он наверняка все знает. Кто-то ему сказал, что произошло, поэтому он и заваливает меня сообщениями и звонками. Надо позвонить ему, по крайней мере пусть знает, что со мной все в порядке, чтобы не сходить с ума. Неважно, что у нас с отношениями, он, вероятно, расстроен, узнав о том, что произошло. «Расстроен» – это еще мягко сказано.

После шести звонков на автоответчик вешаю трубку и возвращаюсь в спальню матери, чтобы попытаться уложить волосы. Сейчас меня меньше всего интересует внешность, но мне не хочется слушать укоры, что я совсем не слежу за внешним видом. Кроме того, наведение красоты позволяет отвлечься от ужасных воспоминаний, время от времени вспыхивающих в сознании.

Я замазываю темные круги под глазами, накладываю немного туши и расчесываю волосы. Они почти высохли, и это мне помогает, теперь проще распутать естественно вьющиеся локоны. Они не так хорошо выглядят, как хотелось бы, но у меня нет сил завивать их еще.

Меня выводит из оцепенения тихий стук в дверь. Кто мог приехать в такое время? И вдруг я замираю при мысли, что с другой стороны двери может оказаться Хардин.

– Тесса? – зовет меня знакомый голос, и я слышу, как открывается дверь.

В гостиную входит Ной. От его знакомой робкой улыбки на меня накатывают воспоминания и чувство вины.

– Привет… – кивает он мне, переминаясь с ноги на ногу.

Не долго думая, я бросаюсь к нему, обнимая руками его шею. Уткнувшись лицом ему в грудь, я начинаю рыдать. Его сильные руки обнимают меня.