И снова замолчала. Ватутин растерялся. Он остановился перед ней и нервно забормотал:

— Ну, что ты, что ты, откуда же мне знать про вашу дверь! Как она сказала, так я и думал, может, и не ваши ключи… А чьи тогда — не знаю. Мне толкуют про какого-то Ольгиного хахаля, а я не знаю его, не видел никогда!

Балакиреву снова пришлось вмешаться:

— Может, вы хоть жене расскажете, откуда дочка узнала ваш новый адрес? Если мне не хотите ничего говорить, я же, по-вашему, подкуплен.

Тот истово сложил руки на груди, по-прежнему обращаясь только к женщине:

— Да клянусь — она сама меня нашла! Ал, я же не искал ее, ты же мне запретила, она и сама не хотела, а тут пришла! Ну стал бы я спрашивать? Я и не думал, что она мой новый адрес не знает! Вошла в комнату, я и ахнул! Даже не узнал ее сперва, такая большая стала, красавица совсем…

Алла вздрогнула, мельком на него взглянула и снова опустила глаза. Теперь женщина нашла занятие своим рукам — она комкала и перекручивала ремешок сумки. Скрутив его спиралью, отпускала и отрешенно наблюдала, как он порывисто раскручивается на ее сдвинутых коленях. Ватутин продолжал что-то бубнить. Он описывал визит Ольги, тот самый, пятого мая, единственный, по его словам.

Слова: «красавица», «актриса стала, надо же», «вся в тебя, когда ты молоденькая была» — мешались с клятвами и настойчивыми просьбами: «Ну, скажи ты ему, ну, скажи, что не мог я ее тронуть!» Балакирев оборвал его, спросил, будет ли тот говорить по существу. Ватутин сник. Следователь поинтересовался, не желает ли Алла задать какой-нибудь вопрос мужу. Та отрицательно качнула головой и снова занялась ремешком сумки. И только когда ее бывшего супруга увели, она подняла голову и прямо посмотрела на следователя.

— Это не он убил Ольгу, — сказала она. — Вы понимаете — это не он.

— Из чего вы это выводите? — устало спросил следователь. — Из его слов?

Каждый визит Ватутина выматывал ему нервы, он в самом деле начинал ненавидеть этого человека. Алла упрямо повторила:

— Это не мог быть он. Я его все-таки знаю. Вижу, что он скучал по ней. Он ее любил… По-своему, но любил.

Ударить спьяну он мог, тогда, давно. Но не сейчас. Вы посмотрите, что от него осталось! Да его самого ударь — он руки в ответ не поднимет!

— Ну хорошо, — вздохнул Балакирев. — Пусть так, хотя свидетели в общежитии говорят другое. Он там чуть человека не убил, пытался выбросить его из окна пятого этажа. Но пусть будет по-вашему, предположим, он мухи не обидит. Но откуда у него, к примеру, взялся плейер? Этот плейер подарил вашей дочери ее приятель, это было после пятнадцатого мая. А Ватутин утверждает, что видел дочь только пятого.

— Но зачем же он тогда принес мне этот плейер?! — воскликнула женщина. — Зачем он так себя выдал?!

— Вы его оцениваете как нормального человека, пытаетесь приписать ему нормальную логику, — жестко ответил следователь. — А он — спившийся алкоголик. По отзывам соседей в общежитии — изрядный скандалист.

Страдает провалами в памяти, что неудивительно в его состоянии. Он мог просто забыть, при каких обстоятельствах к нему попал плейер! Скажем, достал его из сумки у Ольги, а потом решил, что дочь оставила, вспомнил, что в тот день ее хоронили, захотелось обелиться, принес…Да черт его знает, почему он это сделал! Но одно я знаю точно — всего он забыть не мог. И если он до сих пор все отрицает — значит, имеет какую-то заднюю мысль. И я из него эту мыслишку вытрясу! Только, как я понял, уже без вашей помощи. А жаль!

Женщина встала, повесила на плечо сумку и ровным голосом поинтересовалась, может ли она идти. Балакирев подписал ей пропуск. Она вышла из кабинета, не попрощавшись.

«Надо же, как переживает за бывшего мужа». — Следователь встал и поправил вентилятор — тот во время работы сильно вибрировал и постепенно съезжал на край стола. Если бы он еще все ей рассказал… У него из головы не выходила одна фраза, которую он услышал во время своего первого посещения семьи Богов. Эту фразу сказала девочка, она обмолвилась и очень испугалась. Следователь пытался узнать у нее, не делилась ли с ней старшая сестра какими-то опасениями, тайнами? Девчонка упрямо отрицала, что Ольга с ней откровенничала. Следователь тогда припугнул ее — дескать, убийца может напасть и на нее, если его вовремя не поймают. И тогда с ее губ сорвалось нечто странное: «Меня-то он не тронет, я у него ничего не брала!» Что-то в этом роде. Разговорить девчонку не удалось. Возможно, позже она все-таки объяснит свои слова. Придется ей это объяснить. Она должна расколоться. Сейчас нажать на нее невозможно, мать и так волком смотрит. «Ничего у него не брала…» А ведь Ольга пятого мая заняла у отца четыреста рублей. Черт его знает, что могло взбрести в голову этому алкоголику! Может, желал получить обратно свои кровные деньги? Может, поругался из-за этого с дочкой, а когда та начала упорствовать, со злости пырнул ножом… Как это случилось — теперь знает только Ватутин. Но может, как это ни глупо, именно четыреста рублей и погубили девчонку… Плейер Ватутин мог забрать в компенсацию, не найдя у нее в сумке денег.

Может, принес его жене, чтобы продать, а потом передумал? Да кто его знает?

Внезапно вентилятор задребезжал, горячий воздух тут же наполнился запахом жженой резины… Последний натужный поворот лопастей — и конец. Балакирев выругался и выдернул вилку из розетки. В кабинете нечем дышать, а теперь еще и воняет. Ну, все равно! Конец рабочего дня, а завтра воскресенье… И он, как все добрые люди, поедет на дачу! Отдых он заслужил, тем более что самое противное дело ему, кажется, скоро удастся сбыть с рук.

В субботу вечером Наташа позвонила Михаилу и сообщила, чем завершилась ее вылазка. Они договорились встретиться у него в воскресенье, чтобы обсудить дальнейшую тактику поведения. Девушка была целиком захвачена его идеями, особенно после того как Милена ее «оправдала». Михаил понял, что эти обвинения все-таки тяжело давили на Наташу, хотя он и признал ее невиновность.

— Слава богу, все прошло удачно! — Девушка протянула записку Михаилу.

Но он не мог радоваться вместе с ней. Еще вчера, когда он услышал текст этой записки по телефону, Михаил с трудом удержался; чтобы не отправиться к этому Виктору Эдуардовичу и не задать ему трепку. Конечно, по весовой категории они друг другу не подходят, слишком явно, кто станет победителем… Но искушение было сильным. Пожалуй, самым сильным в его жизни, если, конечно, не считать тех дней, когда он хотел расправиться с ухажером Любы. «Какое он имеет право бить ребенка! Разве мало того, что ее в такую жару держат взаперти!»

— Когда вы договорились встретиться снова? — спросил он, пряча записку в карман. Они опять сидели на балконе — здесь все-таки можно было ощутить слабое движение воздуха. Квартира была раскалена, и даже ночью не становилось легче — нагретый за день камень медленно отдавал свой жар воздуху. Но не остывал — даже в самые свежие предрассветные часы температура не падала ниже двадцати пяти градусов.