Они поедут верхом вместе с королевой. Когда они спускались по расписной лестнице, Уильям держал Дот за руку и шепотом велел ей не волноваться. Потом, прижав палец к ее лбу, поводил по нему кругами.

– Волнение ничему не поможет, Дороти Сэвидж, – сказал он. – Увидишь, все наладится само собой…

– То же самое и я ей говорила.

– А ведь это правда, моя Дот. Я бы никогда не подумал, что мы можем пожениться, а посмотри-ка на нас!

Стоял лютый холод; усевшись на пони, Дот плотно закуталась в плащ и надела варежки, подбитые мехом. Катерина уже в седле; они выехали в ворота. Вдруг Катерина остановилась со словами:

– Нельзя бросать этих бедных обезьянок!

Она подозвала одного из конюхов и велела принести зверьков. Все ждали, когда принесут Франсуа и Вирсавию. Лошади нетерпеливо фыркали, топали копытами, вскидывая головы. Холод проникал под одежду Дот. Наконец появился мальчик с клеткой. Обезьяны ужасно визжали, как будто их несли на казнь.

Клетку поставили в повозку, где ехали комнатные собачки, но собаки испугались их визга и подняли бешеный лай. Франсуа и Вирсавию перенесли в другое место. Когда все звери наконец были устроены, они пустились в путь так медленно, словно были похоронной процессией. За ними ехали повозки.

Будь сейчас лето, они поплыли бы по реке, но Темза местами замерзла, поэтому они поедут посуху до Ричмонда, где пересядут на барки.

Королева скакала впереди со своей сестрой, леди Марией, и главным конюшим; за ними держалась группа фрейлин; все выстраивались по старшинству, хотя сегодня придворный этикет не имел никакого значения. Дот волновалась, что к их приезду ничего не будет готово. Обычно ее посылали в новый дворец заранее, чтобы за всем проследить; кроме того, они никогда еще не ехали так медленно. Но все произошло в последнюю минуту. Сами вестники ускакали всего пару часов назад, чтобы объявить об их прибытии, а лакеи сопровождали королевский поезд. Дот представляла, какая начнется суматоха, когда они доберутся до места, где комнаты не готовы и всех нужно накормить.

Дорога шла в гору; говорят, что в ясные дни с вершины холма можно разглядеть купол собора Святого Павла. Сама Дот ни разу не видела купола и сегодня не увидит: их окружает густой туман, низкое небо затянуто облаками и как будто сливается с землей.

Все покрыто инеем; деревья и крыши амбаров заледенели, а по обочинам дороги кристаллы льда сверкают в высокой траве.

На мили и мили кругом не видно никакой живности – ни кролика, ни даже птицы. Их процессия так растянулась на дороге, что Дот не видела ее конца.

Рядом с ней скакал Уильям. Он напевал какую-то песенку, которую заглушал цокот копыт по замерзшей земле. Лошади разогрелись; их окружали облака пара.

Иногда они проезжали деревни: Лонг-Диттон, Сербитон, Хэм… Тамошние жители высыпали на улицы. Всем хотелось взглянуть на королеву и на леди Марию. Должно быть, все видели глашатаев, которые проскакали той же дорогой раньше. Королевская семья живо интересовала всех. Катерина улыбалась и махала рукой, время от времени останавливаясь и свешиваясь с седла, чтобы принять подарок: горшочек меда, сушеную лаванду, яблоко – или поцеловать в щеки детей, которых матери протягивали ей. Никто и понятия не имел, какая тревога гложет королеву.

Места, по которым они ехали, напоминали Дот родную деревню. Нити, связывавшие ее с родительским домом, совсем истончились. Раньше ей хотелось написать маме, рассказать, что она вышла замуж, но, так как ни мама и никто из соседей читать не умели, Дот оставила свою затею. Узнав об этом, Катерина сама написала кому-то в Рай-Хаус и велела передать новости Фонтенам. Вскоре пришел ответ: у Фонтенов все хорошо, маленькая Мин вышла замуж за Хью Паркера, который раньше был подмастерьем у их отца, а мать взяли прачкой в господский дом. Дот решила, что и здесь не обошлось без вмешательства королевы.

Они сделали остановку в Ричмонде. В большом зале для них накрыли обед. Путники подсаживались к огню, отогревая озябшие руки и ноги. Скоро они снова отправились в путь: зимние дни коротки, а им нужно было успеть в Гринвич до темноты. Все сели в барки и плыли по реке. Они миновали Лондон, проплывали мимо всех королевских дворцов: Вестминстер, Уайтхолл, Бейнардс-Касл, Тауэр. Дот думала о том, как переменчива судьба, которая уготовила ей столько неожиданных поворотов. Что-то еще у нее в запасе?

Гринвичский дворец, Кент, январь 1547 г.

Катерина стояла у окна и смотрела, как дождь стучит по стеклу, как текут вниз ручейки, сливаясь у свинцовых переплетов. Дождь лил в реку; струйки закручивались водоворотами и исчезали в общей массе воды. Речники, закутанные в плащи, с трудом двигались против ветра в своих лодчонках, борясь с невидимыми подводными течениями. Любого, кто случайно упадет в воду, вмиг затянет на дно. В дождь на реке опаснее, чем всегда.

Последние недели были адом. Катерина заставляла себя улыбаться во время празднования Рождества; двенадцать дней натужного веселья. Улыбка словно приклеилась к ней. На праздники к ней приехали принц Уэльский и его сестры; Мария и Елизавета выглядели совершенно заброшенными. Они так привыкли к тому, что отец вечно отсылает их прочь, что радовались даже ее обществу.

Катерина наблюдала, как Мария понемногу расцветает. Она была похожа на бабочку, которая вылупляется из куколки. Королеве приятно было думать, что в преображении Марии есть и ее заслуга. И Елизавета, вызывающе склонив голову, прячет свою хрупкость, ранимость. Семейные узы Катерины непрочны, словно венецианское стекло. Королева играла свою роль, но ей было тошно из-за того, что она пришлась не ко двору. Елизавета – бездонный колодец. Кроме Катерины, она не знала другой матери, если не считать ее няни мистрис Астли. Но та потакает ей во всем и носится с девочкой, как с золотым яйцом. Недавно Елизавета уехала в Хатфилд, где Астли может кудахтать над ней без помех. Брат поехал с ней – бедный мальчик; интересно, знает ли он, что пройдет всего несколько недель, а может, и меньше, и на его хрупкие плечи взвалят тяжкое бремя – ему придется управлять всей Англией. Позавчера приходил оружейник – примерить новую кольчугу. В ней Эдуард стал похож на игрушечного солдатика; при виде его сердце у Катерины сжалось. Она хорошо знала, что его ждет.

– Матушка, как вы думаете, я стану хорошим королем? – спросил он.

– Конечно, милый. Конечно, – ответила она, думая о том, что будет с ним, если от нее избавятся.

Паук полз по стеклу на нити; он как будто висит в воздухе, медленно болтая лапками. Катерине кажется, что она тоже подвешена на нити, которая делается все тоньше и тоньше. Она виновата; по сравнению с последним ее грехом остальные проступки бледнеют. Выше по течению Тауэр. Там томится Серрей, которого сегодня казнят. Катерина думала о нем, гадала, пишет ли он в тюрьме стихи, как раньше, чтобы отвлечься. Она живо вспоминала, как Серрей и Уайатт состязались, чтобы произвести впечатление на дам своими изысканными фразами. Серрей – один из ближайших друзей Уилла. А Уиллу приказали судить его… У короля своеобразное чувство юмора. А может быть, он испытывает Уилла на верность? Она любила Серрея. Именно арест Серрея ускорил события, да еще переезд двора, и слухи, что король подыскивает себе седьмую жену – все вместе. Катерина убеждена, что скоро последует за Серреем на плаху. Так она думала с тех пор, как ее прогнали из дворца Нансач.