Сейчас внутри разливается только бесшабашное веселье, когда не выпуская моей руки, Ромка тянет меня за собой, как в день нашего знакомства, успев бросить на всеобщее возмущение:

— Всё, не кипешуйте! Будут проблемы — решу!

Когда, выскочив, наконец, в коридор, он зажимает меня у самого поворота к джакузи, снова закрывая рот почти агрессивным поцелуем, и пробирается рукой под юбку так просто, как будто только для этого приехал через три области. Немного оттянув большим пальцем и щёлкнув по бедру тонкой поворозкой белья — ох уж эта привычка! — его ладонь ныряет между моих ног. И пока я, затаив дыхание жду, что сейчас его рука двинется вверх, он вдруг с нажимом проводит ногтями вниз, к коленям, по самой чувствительной внутренней стороне, заставляя меня вскрикнуть от удовольствия и остроты ощущений.

Как же я люблю его. Как люблю эту бурю чувств, в которую он швыряет меня сразмаху, не задумываясь о последствиях. И я не задумываюсь. Зачем?

Ведь запреты — они только в нашей голове.

— Сейчас — бегом ко мне. Я быстро в душ, восемь часов в автобусе — ну его нахер. Чтоб ты не подумала, что я какой-то бомж, — шепчет он мне на ухо, выуживая ключ из заднего кармана, и легонько подталкивая меня в направлении своей комнаты, которая совсем рядом.

А мне все равно. Я так рада, что он, наконец, вернулся, и мне больше не надо играть, не надо притворяться, что даже дорожная пыль, которой пахнут его волосы меня возбуждает. Как и всё в нем.

— Беги-беги, Женьк… — он отрывает меня от себя с явным сопротивлением с моей стороны. — Я быстро.

И тут же, не дав опомниться, притягивает снова, целуя с жадной отдачей, после чего отталкивает и суёт в руку ключ.

— Всё, давай. Я сейчас.

Прихожу в себя я уже тогда, когда, стоя у его двери, пытаюсь вставить ключ в пазы замка, а он все никак не входит. Так. Собраться. Надо включить голову хотя бы ненадолго.

Ещё немного потупив, переворачиваю ключ другой стороной, немного тяну дверь на себя — все, готово, я внутри.

Его мастерская встречает меня как когда-то впервые — не молчанием, а интригующим вопросом, повисшим в воздухе — кто ты, зашедшая сюда?

Ведь я была здесь много раз — и постоянно разная. Боящаяся саму себя, использующая работу как прикрытие. Влюблённая в это место и в его хозяина, оставляющая здесь свои тайные секреты. И пьяная от свободы, не думающая больше ни о чем, только чувствующая, давшая желаниям захлестнуть себя с головой.

Кем я буду, придя сюда снова? Я не могу даже предполагать этого. Ромка слишком резко срывает с меня все защитные слои, и кто я под ними, приходится узнавать на ходу, часто удивляясь тому, что вижу.

Оставляя ключ на невысоком столе для инструментов, я прохожу через всю мастерскую, на ходу снимая с себя сарафан — и бросаю его на пол у входа в спальню.

Толкаю ещё одну дверь и сразмаху прыгаю на кровать, начинающуюся прямо у порога. Теперь осталось избавится от последней детали — мне ни к чему белье, как и любая одежда. Я буду греть его постель своим телом, как и обещала.

С наслаждением потягиваясь, переворачиваюсь на живот и какое-то время просто впитываю в себя это ощущение — как солнечные зайчики, проникающие сквозь полукруглое окно, из которого мы когда-то чуть не вывалились с Ромкой, рассыпаются по обнаженной коже, дразня и лаская щекочущим теплом. Обхватывая подушку, зарываюсь в неё лицом, пытаясь не дать себе ни единого шанса задуматься над тем, что делаю.

Я окончательно сошла с ума и не хочу возвращаться в трезвый рассудок.

— Оп-па… Что я вижу? Это лучшее из того, как меня встречали, Женьк.

Его голос застаёт меня врасплох— резко вскакивая, я сажусь, повернувшись к нему лицом, скрестив ноги и прикрыв руками грудь. Одно дело быть смелой и раскованной наедине с собой, только представляя, что он видит меня такой. И совсем другое — как сейчас, когда Ромка стоит прямо на пороге, в паре шагов от меня.

Он уже вернулся из душа, и, кажется, очень спешил — на его плечах и груди блестят мелкие капельки, взмокшие волосы откинуты назад и даже каёмка пояса джинсов, которые Ромка натянул прямо на мокрое тело, слегка потемнела от воды.

Черт, даже он успел надеть штаны, чтобы не бегать по дому голышом, в то время как я…

— Так, стоп! — видимо, уловив предательский укол стыда, останавливает он меня. — Ничего не делай. Просто… не двигайся.

Его взгляд прямо-таки гипнотизирует, и я послушно слежу за ним глазами, пока он медленно садится на край кровати и наклоняется ко мне.

— Ты — супер, знаешь это?

— Да.

Неужели я это сказала? Неужели действительно считаю себя такой? И, в то же время, глядя на него, понимаю — так и есть. Пока он смотрит на меня так, как сейчас, я чувствую себя самой лучшей… да что там — идеальной.

— Тебе нечего стесняться, ясно?

— Ясно.

— Расслабься. Ты охереть какая красивая. Я хочу на тебя посмотреть.

Пусть я не готова сделать это сразу же, но одна моя рука медленно ползёт вниз, а за ней и вторая. Я перестаю так судорожно сжимать ноги, а чувство натянутой пружины постепенно уходит из тела.

Его вытесняет совсем другое, уже знакомое — острое, томительное ожидание, когда каждый нерв обнажается и подрагивает в предвкушении.

— Охренеть, Женька. Ты… — он громко выдыхает, а я все ещё не верю, что это я — просто я, такая, как есть, вызываю в нём такое волнение. — Ты… долбанный шедевр, знаешь это? Ты по жизни должна голая ходить. Чем меньше шмоток на тебе, тем лучше, поняла?

Я не могу удержаться и смеюсь, ещё больше подавшись вперёд и подставляя себя его взгляду, который, в отличие от солнечных зайчиков, ласкающих кожу, жжет почти до боли. Но эта боль — самая лучшая, она только усиливает острое удовольствие, которым пронизана каждая клетка моего тела, которое ему так нравится.

Ведь я — шедевр. Это он так сказал.

— Только не бойся. И не вздумай куда-нибудь свалить, как ты любишь — его ладонь ложится мне на колено, слегка нажимая, чтобы я опустила ногу. Едва задевая кожу, кончиками пальцев он скользит по бедру, проходя совсем рядом с тем местом, где я мечтаю, чтобы он ко мне дотронулся — но Ромка не спешит это делать, растягивая мое терпение до невозможности, за которой я начну умолять его сделать это.

— Пока сама не захочешь… — его пальцы пробегают вверх по животу, и, откинув голову на спинку кровати, я закрываю глаза.

Не захочешь?! Да я умираю, как хочу его.

— …ничего не будет, — его ладонь поднимается к моей груди, легко обводит ее, и вдруг накрывает сверху, с силой сжимая, от чего мне приходится прикусить губу, чтобы не вскрикнуть.

— Покажи, как тебе нравится, — его дыхание тяжёлое и хриплое — приоткрыв глаза, я вижу, что он пытается сдерживаться, но получается это из рук вон плохо. Взгляд заволокла какая-то пелена, а на лбу и висках выступили бисеринки пота — или это все ещё вода из душа, которую он забыл вытереть, потому что спешил ко мне?