Беспанов молчал.

— Я вам скажу, почему. Вы просто об этом не подумали. У вас мозги в этом направлении не работают. Наверное, вас никто этому не научил, а своим умом вы не дошли. А опыт ваш жизненный… В нем такие превратности на каждом шагу, рутина, повседневность. Вам невдомек, что можно найти иное решение, помимо насильственного. Вы умны, но дальше, чем заткнуть рот свидетелю ножом, деньгами или угрозами, ваша мысль не взлетает. А ведь это, извините, низкий класс. Эти ребятки с пещерным мышлением и без ваших советов до убийства додумались бы… И вы, конечно же, я имею в виду вас троих, не ждали, что мы дело раскроем. А мы раскрыли. Мне нравится копаться в херне. Давить мне вас нравится — таких вот недочеловеков, у которых чуть что рука тянется к удавке, или к ножу, или к «пушке», или к тротилу с аммоналом… Я делаю это за копейки от государства, вам этого не понять. Мой кайф — не в «Кадиллаке», бабках и тех безвкусных «шато» с пошлыми башенками, которыми вы засорили все Подмосковье. Мне особенно нравится — прямо в эйфорию впадаю от мысли, что ни-че-го-шень-ки вы со мной поделать не можете. Даже если убьете когда-нибудь, все равно ничего не можете поделать.

Костов сказал и с удивлением поймал на себе восхищенный взгляд Надежды.

— Ладно, хватит лирики, — оборвал себя Костов. — Ваша роль в этом деле в принципе недоказуема. Вы здесь выступаете почти как Робин Гуд — помогаете подчиненным, собственной выгоды не преследуете. Хотя такие работники вашу фирму, разумеется, не красят. И укрывательство мы вам тоже вменять не будем — достаточно бесперспективная затея при ваших средствах и связях. Если вы проявите благоразумие. Если нет — у вас появятся совершенно ненужные вам сложности. И хотя прищучить вас, может быть, нам и не удастся, ваши зарубежные партнеры, например, будут очень впечатлены сообщениями о вашем задержании, об обыске в вашей конторе, на даче или на квартире… Сейчас проверим, поняли ли вы то, что я вам тут излагал целый час. Так где Семиряга?

Надежда, как гипнотизерша, воткнулась немигающим взглядом в Беспанова, тот, сидя в своем кресле, продолжал молчать. Костов знал, о чем думает «продукт». О том, что мент, конечно же, отчасти прав — сколько вони из-за этих кретинов Штырева и Семиряги, ему-то, Беспанову, зачем все это? Они, разумеется, одна команда, но менты вышли на след, и лучше бы больше резких движений не делать. И насчет партнеров он прав — на Западе только и орут, что о русской мафии. Еще не хватало стать «невъездным»…

— Он у меня на даче, — прорезал наконец тишину голос Беспанова.

Абдулов накачался основательно — дел у него теперь, слава те господи, немного, никаких съемок назавтра, держать себя в форме необязательно. Поэтому он сидел у стойки, уткнувшись в рюмку и не озираясь по сторонам, не обращая внимания на окружающих, и тянул виски. Расслабуха, одежда неформальная — брюхо, обтянутое майкой, трется о столешницу, бледные рыхлые щеки избавились от грима, очертания глаз искажены линзами очков (незаметно подкралась старческая дальнозоркость) — и сам он, телезвезда, слился с толпой завсегдатаев бара, превратившись в бесцветного, незаметного, как и все, поддатого дядьку. И ни одна сука в нем не признает сейчас великого Абдулова.

Вы думаете, он сдался? Болт вам всем! Сдался… Он просто временно расслабляется, чтобы завтра с новыми силами заняться решением своих проблем. Есть еще ходы в запасе, сохранились еще связи, завтра он их детально обдумает и составит план действий. Интересно, что скажут эти сволочи Кечин с Огульновским, если он, Абдулов, заявится прямо к Бреусу? И Бреус его примет, обязательно примет. Он не раз готовил с ним интервью для «Вызова времени» — в те времена, когда его шеф и Бреус были заодно (позже, когда они разошлись из-за одной приватизационной сделки, интервью с Бреусом никогда больше не появлялись в эфире восьмого канала), и сохранил с ним прекрасные отношения. Можно представить, какие у них будут рожи… А Бреус в отличие от Огульновского и особенно от Кечина понимает, что таланты надо ценить и беречь. Вокруг Бреуса сейчас собирается новая информационная империя, и Абдулову в ней местечко обязательно найдется. И местечко не последнее. Так что причин для беспокойства никаких.

Абдулов клюнул носом в рюмку. Кто-то чувствительно толкнул его под руку, усаживаясь рядом на высокий стул. Он покосился — блондинистая девица оправляла у себя на коленях складки короткой юбочки. Ой, да мы скромницы! Заговорить с ней, что ли? Нет, неохота. Надоели эти дурешки, не до них. Топить проблемы в спиртном и объятьях шлюшек — это путь слабаков, подумал Абдулов. Его сильно качнуло в сторону девицы, он едва не боднул ее в живот. «Сорри», — буркнул он, с трудом распрямляясь и удерживая равновесие и скроив гримасу в попытке обаятельно улыбнуться. Та в ответ с готовностью продемонстрировала хорошую работу своего стоматолога.

И с Алинкой все наладится — завтра же. К черту, развестись с Ниной, Алинку под венец — и все! И все проблемы! Начать новую жизнь…

— Аркадий Николаевич! — Абдулову захотелось протереть глаза — вместо блондинки по правую руку откуда-то образовался мент. Все вокруг Абдулова колебалось, вертелось, кружилось, мент тоже не мог устоять на месте — качался то право, то влево, постоянно отпихивая от себя ту самую короткоюбочную девицу.

— Что? — стараясь не разевать широко рот, отозвался Абдулов. Он боялся не сладить со своевольными челюстями, которые сегодня двигались сами по себе. У него получилось: «Шт?»

— У меня для вас новость, — сказал мент и остановил руку Абдулова, которая снова потянулась к бутылке, прижал ее к стойке. — Мы раскрыли убийство вашего друга Олега Лосского.

— В самом деле? (В смэм дле?) — переспросил Абдулов.

— Да, — подтвердил Костов. — И вы нам в этом ни капельки не помогли. Более того — старались помешать и ввести в заблуждение.

— Я? — удивился Абдулов. — Я ничего не старался…

— Почему же вы тогда не сказали нам, что встретили убийц, когда они выходили из лифта на шестнадцатом этаже, переговорили с ними и отослали их на балкон к Лосскому?

Абдулов смотрел тупо и ничего не отвечал.

— Почему не рассказали, как их зовут, от кого они? Как вы могли молчать? Ведь он ваш коллега, друг, близкий человек вашей возлюбленной Алины Соховой, — продолжал Костов.

— Да вы что! — с трудом заворочал языком Абдулов. — Как я мог сказать! Мне угрожали, меня запугали, мне в то же утро домой звонил Беспанов. Вы знаете, кто такой Беспанов? Эт стршный члавек… Он из меня отбивную сделает! В бетон закатает, в Гудзон с тазом на ногах выкинет! Он — олигарх, коррупционер, глава ОПГ, кровопийца, мафиози… Бабник еще. У него с клыков яд капает… Обратите внимание на фамилию — Беспанов, Бес-панов, Бес Панов, словом, Бес… Вы поняли меня? Он сказал: забудь, что ты ночью моих видел, иначе хуже будет. Вы думаете, я не мучился, не переживал из-за Олежки? Я им дорожил. В нем было что-то непостижимое. Я ему всегда завидовал. Не верите, что я мог завидовать, потому что у меня все есть и нет поводов для зависти? А я завидовал — он меня подавлял своей безмятежностью, независимостью. Он ничего не делал для того, чтобы с ним считались. Но почему-то был значителен сам по себе. Волосы до плеч распустит — Тарзан недоделанный! Девки с ума сходят, а ему по барабану. С ним невозможно было не считаться. Мы несколько раз стояли на грани разрыва, но я не мог его отпустить, не мог с ним расстаться. Не он со мной, он все, что угодно, мог. Я не мог расстаться — с ним. Вот как жизнь развязала… Его убрала и Аленку в мои объятья затолкала окончательно. За что? Я и думать не думал.