Надо поискать лом или кирку.

Тот молча кивнул и начал подниматься по лестнице наверх – необходимые инструменты наверняка найдутся в садовом домике, где же им еще быть? Рослый сын его, обрадовавшись подвернувшейся возможности покинуть подвал, вызвался помочь отцу в поисках и затопал следом, усиленно кряхтя и всем своим видом выражая живейшую заинтересованность в успехе мероприятия.

Когда топот ног ушедших стих, Франтишек, оставшийся внизу, еще раз внимательно осмотрел поверхность двери. Кому и зачем понадобилось замазывать ее раствором? Впрочем, ответ на первый вопрос был очевиден – кто же, как ни хозяин дома, мог беспрепятственно заниматься здесь строительными работами? Ну, и о том, зачем он это сделал, тоже не трудно было догадаться…

То ли усталость дала себя знать, то ли необычность ситуации повлияла на воображение храброго крестьянина, но Франтишеку вдруг показалось, что он что-то услышал. Должно быть, акустика старого помещения сыграла с ним злую шутку, но глухой стук, как казалось, доносился с той стороны проклятой двери, закрывающей вход в темницу, а, возможно, и склеп безумной жены бывшего военного. Капли холодного пота выступили на лбу Франтишека, а рука машинально зашарила по поясу в поисках несуществующего оружия. Эх, зачем он не взял с собой хотя бы топор?

Однако крестьяне – народ хоть и суеверный, но прагматичный и мало впечатлительный. Поразмыслив мгновение, муж Стефки повел незамысловатый диалог с самим собой, в котором «приземленный» Франтишек пытался вразумить Франтишека «восторженного»:

«Стук тебе послышался, старый дурак. Сам подумай, с какой стати кто-то стал бы стучать? Да и замазке уж не один месяц, сразу видно… Значит, никого за дверью быть не может»

«Но звук идет оттуда…»

«Не болтай! Дом старый, и звуки могут распространяться в нем, как попало, вот тебе и почудилось!»

«Ты сам-то в этом уверен?»

«Конечно. Вот узнает Стефка, поднимет тебя, дурака, на смех!»

Но тут стук повторился. На этот раз он был громче, явственней и раздавался, вне всякого сомнения, изнутри замурованного помещения.

«Ну, теперь ты убедился? подавляя страх, возликовал Франтишек «восторженный», – там кто-то есть!»

«Ха! Все очень просто! не сдавался Франтишек «приземленный», видимо, в эту комнату есть и другой вход, так что пьяный Бертольд вполне мог оказаться там и пугать тебя, дурака, долбя в дверь!»

«Кого ты сейчас хочешь убедить? Ты сотни раз бывал в доме и тебе прекрасно известно, что входа в подвал с улицы не существует, а в крошечное оконце под потолком не пролезет и крыса, не говоря уж о «пьяном Бертольде», как ты изволил выразиться!»

«Значит, это все же была галлюцинация. В коморке не может быть никого живого»!

«Вот ты сам и сказал это! Никого живого! первым выкрикнул назревшую мысль Франтишек «восторженный». А это значит…»

Воссоединив усилием воли обе части своей личности, Франтишек затравленно посмотрел на едва освещенную проникающими сверху лучами лестницу, готовясь метнуться по ней наверх и глотнуть свежего воздуха, наплевав на неминуемые насмешки задержавшихся где-то отца и сына.

Но тут светлый прямоугольник входной двери наверху заслонила чья-то тень, и полминуты спустя Павел с вновь погрустневшим Миро уже стояли возле своего товарища, держа в руках всевозможный железный инвентарь, с помощью которого мерзкая дверь должна была быть побеждена.

Ну, начнем? спросил Павел и, не дожидаясь ответа, врубился ломом в толстый слой ставшего каменным раствора.

Минут через пятнадцать, выворотив целую кучу мусора и изрядно утомившись, друзья добились-таки своего – дверь поддалась их усилиям и со скрежетом открылась. Представшая их глазам картина на всю жизнь осталась в памяти каждого из добровольных «освободителей», ибо вызвала не только отвращение, но и ужас:

В небольшой, три на три, комнате, наполненной неописуемым смрадом разложившейся плоти, не было ничего, кроме старой железной кровати в углу да нескольких оловянных мисок, разбросанных по полу. О, лучше бы не существовало этого крошечного окошка под потолком, проникающий сквозь которое свет позволил вошедшим разглядеть и все остальное, а именно застывшее в сидячем положении на кровати полуистлевшее тело женщины, взиравшей своими выгнившими глазами на неожиданных визитеров насмешливо и, как показалось впечатлительному Миро, злобно. Разорванная ночная сорочка, едва прикрывавшая плечи и часть груди мертвой, была свидетельством того, что перед смертью Тереза – так звали когда-то мать Липки не очень-то заботилась о своем гардеробе, пребывая в состоянии, мало напоминающем человеческое. Губы трупа почти сгнили, представляя собой теперь две тонкие черные полоски, не прикрывающие пожелтевшие и кажущиеся огромными зубы. Франтишек невольно вспомнил спокойную, полную доброты и тихой радости улыбку жениной сестры в те времена, когда счастье и покой правили этим домом, и сердце его болезненно сжалось.

Существо на кровати было мертво уже по меньшей мере полгода, и Франтишек удивился, как это до сих пор никому в голову не пришло проверить слова спившегося отставного военного о нахождении его жены в психиатрической лечебнице? Почему Стефка, его собственная супруга, ни разу не сподобилась навестить родственницу? Почему мы вообще так быстро теряем интерес к людям, стоит им попасть в трудное положение? Проводить вечера в доме Терезы и Бертольда, попивая молодое вино и слушая исполняемые хозяйкой фортепианные сонаты было хорошо и приятно, хотя и несколько диковато для грубой крестьянской души, протянуть же этим людям руку помощи в черное для них время оказалось почему-то недосуг… Эх, Франтишек, до конца своих недолгих дней обречен ты теперь корить себя за твердолобость и бессердечие!

Теперь стало понятно, почему Бертольд был так уверен в том, что мать его сыну просто померещилась, а побои нанес кто-то другой. А как же иначе, если он сам – что не подлежало сомнению – лишил жизни родительницу Липки и позаботился об изоляции трупа, замазав щели строительным раствором!

Однако сейчас нужно было не рассуждать, а действовать, так как немыслимо было просто развернуться и уйти, убедившись, что россказни мальчишки о том, что его якобы избила прошлой ночью мать, оказались горячечным бредом, а то и вовсе проявлением унаследованной от нее болезни. Разумеется, власти должны быть оповещены о случившемся и прежде всего потому, что имело место убийство несчастной ее мужем, но следовало все же завернуть во что-нибудь тело и перенести его отсюда в более подходящее место – слишком уж ужасен был вид сидящей на кровати полумумии. До прибытия уполномоченных могли пройти дни, так не оставлять же открытым этот источник зловония!

Так, идем за носилками! скомандовал Франтишек. – Миро, ты останешься.

Ну нет, дядя Франта, уж лучше называй меня трусом или как тебе вздумается, но я не останусь и минуты наедине с ней! не терпящим возражения тоном отреагировал парень и покосился на мертвую. В ответ на это Франтишек устало махнул рукой – дескать, черт с тобой! – и начал подниматься по лестнице. Слишком много нервных потрясений получил он сегодня, чтобы у него еще остались силы спорить с суеверным крестьянским сыном, да и особой надобности охранять труп действительно не было. Кто может теперь причинить Терезе зло?