молодец, теперь у них все получится, и я осмелилась бросить наконец взгляд им в удаляющиеся спины и удивилась, что партнер дамы в широкой оранжевой юбке лысоват, сед и невелик, как хоббит Бильбо в сто одиннадцать лет, а вот поди ж ты, все у него и теперь получится.

В ходе самой любимой на улице игры Самса – ходьбы без правил, направлений и дорожек – мы подбрели к волейбольной площадке, где едва не разжились мячом, протянутым нам дружелюбным скучающим дядькой: площадку оккупировали тетки, бодро наращивавшие счет, и, когда мы, захватив мяч всей длиной ручек, сказали дядьке: «Ну до свидания, спасибо» – и бережно понесли добычу в эпицентр игры и дядька крикнул кому-то своему в игре: «Эй, Люба, принимай пополнение», тетки зашикали на нас, мол, щас в голову прилетит, идите подальше. Я очень ценю разумные советы и все же чуть-чуть презираю их за однозначность и ограниченность. Оставив мяч в утешение дядьке, которому не скоро придет черед пустить его в ход, я потянула Самса на поляну с дубом, где мы уж точно не будем путаться под ногами, тем более что у нас есть свой мяч и пенопластовый самолет, который я сейчас поучусь запускать, и Самс, который выпустил мяч, обошел едва ли не в ноги ему пикировавший самолет и нацеленно движется к новой командной игре, развернувшейся неподалеку от дуба.

На пледе в красную клетку нарядное, но далеко не юное общество. Возле пледа связка шаров. Под связкой опрометчиво отставленный пластиковый стакан. Достаточно, чтобы притянуть человека, играющего без правил, идущего к цели мимо людей, вот и в поликлинике он отодвигает малышей с пути, а в песочнице подходит криком и мыком знакомиться не к мальчику, а к машинке в мальчиковой руке, и, хотя рука, протягивающая сейчас белый шар на кудрявой нитке, совсем не мальчишечья, и этот новый дядька, уже не в шортах, а, наоборот, в праздничной рубашке, улыбается по-доброму, ясно, что отношения Самс пришел установить не с ним. «Только надо шарик держать, а то улетит», – наставляет дядя, как добрый волшебник, и с пледа доносятся разумные советы женщин шар привязать. Я выманиваю Самса добычей, считая, что команда с пледом дешево откупилась от нас, привязываю шар к себе, и Самс пару раз хватает шар, и пытается его унести, и не понимает, почему к его шару прилипла я, и, забросив не вполне свободную игрушку, берет курс обратно к пледу, с которого доносится женское умиление: «Вот что значит – приручить!»

Я начинаю беспокоиться. Я верю в людей, но почему-то всегда подозреваю худшее. Седоватые дяди и хлопотливые тети на слишком хорошо разглаженном и чистеньком пледе, пьющие сок и раздающие белые шары с волшебными улыбками, – уж слишком они нам рады, слишком похожи на персонажей консервативной секты из фильма типа «Таинственный лес». Мои подозрения укрепляются, когда нас зовут к столу на траве и сообщают, что сегодня, мол, день свадьбы их дорогих друзей. Друзья фотографируются спиной и смягченной годами осанкой напоминают пугливую пару немолодых танцоров. Нас спрашивают, можно ли это ему, но поздно: в стаканчике уже кусачий апельсиновый сок, а к Самсу плывет, как шар без веревочки, пирожок. Над пледом проносится женское: «Он домашний!» – но меня больше волнует, что он жареный. Я заверяю, что не стоит тратиться, он все равно не ест, но это кашу мою пшенно-гречневую, скомковавшуюся в питательный клубень на глубоком дне термоса, он не ест, а жареный пирожок уже укушен, и я получаю второй для себя, и меня начинает больше, чем то, что он жареный, и приятно, волновать, что он с картошкой. Я начинаю думать, что рождение ребенка – довольно выгодное вложение, но беру себя в руки и снова выманиваю Самса его добычей под женские зазывания с пледа: «Проголодаетесь – приходите» – и мои заверения, что теперь он каждый день будет искать на поляне их красный плед.

Добрый волшебник пытается на прощание вытереть Самсу рот салфеткой, но Самс умеет за себя постоять, пока мама раздумывает, где бы тут провести границы.

Покусывая по очереди пирожок, мы проходим мимо полноватой женщины, только что гнувшей йогу на пледике неподалеку, и получаем приглашение заходить и угоститься и от нее. Я неловко оттаскиваю ребенка на край поляны, где пахнет потом и слышится непонятная речь мужчин, сгребающих в кучи первые желтые листья. Самс завороженно замирает перед магами осенних вил, пока те переходят на русский и объясняют мне, проецируя заветное, что Самс «явно хочет работа и зарплата». Я чувствую, что день пересек все границы дружелюбия, когда на выходе из парка мы встречаем мужчину, предъявляющего нетвердый голос первому встречному: «Вот я приехал сюда и не знаю, зачем я приехал?»

Есть одно только правило, которое Самс пока соблюдает четко: стоит мне присесть, он тут же подходит, ноя и просясь на грудь, потому что даже сейчас, в вагоне метро, села я, конечно, с единственной ему понятной целью. Мне нравится моя склонность к спонтанности, и все же я чуть-чуть презираю себя за лицемерно много обещающую улыбку, с которой я тут же вынимаю и показываю Самсу мозаику, купленную в ларьке за сто восемьдесят рублей и с маркировкой, запрещающей детям до трех. Самс обыгрывает меня в спонтанности и неожиданно глубоко утыкается в рассматривание образцов узоров на обратной стороне коробки. Чем бы дитя ни тешилось, лишь бы не просилось на грудь, когда я в платье с узким вырезом.

Дома Самс злится, вытряхивая детали мозаики из тарелочки, пока наконец, нацеленно пыхтя, не вжимает одну из них в игровое поле. Я аплодирую, собирая оставшиеся пластмасски между деревянными рельсами железной дороги, которую он разбросал с утра.

Ломать не строить, строят по правилам, а ломать надо с чувством. Вспоминаю футбольный матч на четверых, в котором, я думаю, окончательно проиграла сопернице одного высокого и кудрявого молодого человека. Я не знаю правил футбола, но помню, что по уши включилась в игру, потому что бегала, вопя. Я вопила что-то про атаку и борьбу, про дожать и победить, про опасность и врешь, не возьмешь. Я наслаждалась тем, как бегаю и шумлю, пока молодой человек не попросил меня играть потише. Дело было в православной молодежной смене, и не исключено, что ему не понравилась моя слишком страстная прыть.

Мне очень хочется выучить правила игр – от страха, что сын подумает, будто я не знаю, чем его занять. В моих самых унылых ожиданиях он почему-то не знает, что делать, и ждет