В конце 1941 г. в концентрационном лагере Бухенвальд было создано экспериментальное учреждение для установления эффективности различных живых сыпнотифозных вакцин. Эта учреждение размещалось в блоке 46. Курировал работу Институт гигиены войск СС в Берлине, возглавляемый Иоахимом Мруговским. Однако при попытке поддерживать культуры риккетсий Провачека вирулентными и нарабатывать их в количествах, хотя бы достаточных для осуществления экспериментов, немцев преследовали те же неудачи, что и японцев (см. разд. 1.8). Недостатка в человеческом экспериментальном материале у них не было, с осени 1942 г. до лета 1943 г. для этих опытов было использовано около 500 заключенных лагеря Бухенвальд. А вот заражать заключенных было нечем. Уже в апреле 1943 г. штурмбанфюрер СС д-р Динг сообщил Мруговскому, что вызвать заболевание у заключенных введением им вирулентного еще год назад штамма «Мательска» не удается. Нарабатываемые на куриных эмбрионах риккетсии Провачека утратили способность вызывать сыпной тиф у людей. До конца войны немцы не смогли решить эту проблему. Для заражения людей сыпным тифом они использовали внутривенные инъекции 2 мл только что взятой крови больного сыпным тифом Также им не удалось создать вакцину, эффективно защищающую от сыпного тифа (СС в действии…, 1969). Использование немцами советских военнопленных в опытах с возбудителями различных болезней, сопровождавшихся их гибелью, на Нюренбергском процессе не было отнесено к применению БО (The Problem…, 1970).

Несостоявшиеся химические и биологические войны. Вторую мировую войну начали страны, располагавшие колоссальными запасами химического оружия и амбициями в области БО. За 7 лет мировой бойни ее участники неоднократно стояли перед порогом, за которым война могла выйти за рамки Женевского протокола 1925 г., многократно увеличив число своих жертв и, возможно, поменяв местами победителей и побежденных.

По итогам Первой мировой войны безусловным «лидером» среди ОВ стал иприт. Поэтому работы стран-победительниц велись в направлении совершенствования ОВ кожно-нарывного действия и средств их применения. Эти работы ознаменовались получением в 1918 г. люизита, а в 1935–1936 гг. «азотистых ипритов» (N-Lost) и «кислородного иприта» (О-Lost). Но они не выходили за рамки общего уровня знаний того времени. До самого конца войны союзники СССР по антигитлеровской коалиции не смогли установить реальных разработок немцев в области фосфорорганических ОВ (табун, 1936; зарин, 1939; зоман, 1944).

В СССР, возможно, знали о многих программах по германскому химическому оружию благодаря Вильгельму Леману (1884–1942), сотруднику гестапо, работавшему на иностранный отдел ОГПУ под оперативным псевдонимом Брайтенбах. Леман с 1936 г. руководил контрразведывательным обеспечением ряда направлений военной промышленности Германии. Информация, поступавшая советской разведке от Лемана, касалась германской ракетостроительной программы, программы строительства подводных лодок, засекреченного завода по производству боевых ОВ, новых противогазов и др. Леман передал разведчику-нелегалу В. М. Зарубину (1894–1972) копию инструкции, в которой перечислялись 14 видов новейшего вооружения Германии, находившегося на стадии изготовления или проектирования (Владимиров С., 2010).

По мнению Н. С. Антонова (1994), благодаря новому поколению боевых ОВ, Германия получила явное преимущество перед своими противниками в области химических вооружений. В случае развязывания химической войны противниками Германии, применение немецкой армией зарина, зомана и табуна поставило бы перед союзниками неразрешимые до конца войны проблемы защиты войск и населения от этих ОВ. Ответное применение иприта, фосгена и люизита, составлявших основу химического арсенала США. Великобритании и СССР, не обеспечило бы адекватного эффекта. У союзников отсутствовали соответствующие антидоты, газосигнализаторы, дегазирующие растворы, импрегнированное обмундирование. Война могла пойти по этому сценарию уже в конце 1940 г., если бы Гитлер решился на операцию «Морской лев». После войны стало известно, что на высшем уровне британского руководства было принято решение использовать боевые ОВ в такой ситуации в качестве последнего средства, «если все другие обычные способы обороны окажутся не состоятельными». Британцами планировалось с помощью авиации применить иприт по плацдармам, захваченным германскими войсками (см. в кн. Ширера У., 1991; с 171).

Малая химическая война против Красной армии велась немцами с первых дней Великой Отечественной войны. В средине 1930-х гг. германской фирмой Rheinmetall-Borsig был разработан 7,92-мм патрон 318 с остроконечной бронебойно-химическо-трассирующей пулей SmKH — Rs-L’spur. Пуля массой 14,55 г содержала бронепробивающий сердечник из особо твердого сплава с большим удельным весом (15 г/см3), состоящий из 92 % вольфрама, 4 % никеля и 4 % углерода. В донной части пули в запрессованном состоянии находилось 0,3 г хлорацетофенона (ОВ раздражающего действия) и трассер. Для стрельбы такими патронами использовалось противотанковое ружье PzB39. Начальная скорость пули составляла 1115 м/с. С расстояния 50 м она пробивала 30-мм броню, установленную под углом 30 градусов. Попадание такой пули в область размещения боекомплекга, бензобака или двигателя приводило к пожару или подрыву боевой машины. Если повреждения механизмов не происходило, поражение экипажа происходило в результате выделения хлорацетофенона. Внутренний объем легкого и среднего советского танка составлял 14 тыс. л и 22 тыс. л. В этих объемах создавалась концентрация хлорацетофенона 0,021 мг/л и 0,014 мг/л соответственно. Этого было достаточно, чтобы экипаж покинул практически исправную боевую машину. Химическая составляющая патрона 318 была установлена только к началу янтаря 1942 г. после проведения исследований в Ленинградском химико-технологическом институте и Государственном институте прикладной химии. К этому времени СССР уже потерял большую часть бронетехники, на которую в предвоенный период возлагались большие надежды (Понамарев Ю., 2611).

Большая химическая война могла начаться осенью 1941 г. на советско-германском фронте. Известен факт обстрела в 1941 г. под Керчью советских позиций из реактивных минометов Nevelwerfer-41 химическими снарядами в ответ на применение советскими войсками ракетно-зажигательных снарядов PC3-132. Снаряд PC3-132 снаряжался 36 зажигательными элементами термита марки «6» массой 4,2 кг каждый и предназначался для стрельбы из установки залпового огня БМ-13-16, известной еще как «Катюша» (конструктор установки В. Н. Галковский). В одном залпе «Катюша» выстреливала 1500 зажигательных элементов. Для взаимного перекрытия секторов разлета элементов устанавливали различное время срабатывания неконтактных взрывателей. При воздушном подрыве PC3-132 на позициях противника создавалось множество очагов пожаров, потушить которые было невозможно. Температура горения термитной смеси достигала 2700 °C. Попадая в снег, горящий термит разлагал воду на кислород и водород, образуя «гремучую смесь» газов, увеличивая и без того сильное горение. При попадании термита на броню танков и стволы орудий легированная сталь меняла свои свойства, и боевая техника уже не могла быть использована. Именно такие снаряды были использованы во время впечатляющего «дебюта» «Катюши» под станцией Орша 14 июля 1941 г. Осуществив обстрел химическими снарядами позиций советских войск под Керчью, немцы продемонстрировали советскому командованию, что готовы пойти на нарушение Женевского протокола 1925 г., если применение снаряда PC3-132 будет продолжено. До конца войны этот снаряд советской армией больше не применялся (Ардашев А. Н., 2009).