В отношении проживания в его отелях – она, видимо, хочет проживать в его отелях совершенно бесплатно, ей мало предоставляемой скидки. Вот уже несколько месяцев она затягивает оплату за пребывание в «Беверли-Хилтон».

Далее он пишет: «Ты говоришь, что за всю жизнь меня по-настоящему любили только три человека. Это ты, Оливия и Ники. Пожалуйста, вычеркни себя из этого списка». И утверждает, что она не права, когда говорит, что это по его вине у Оливии и Ники произошло нервное расстройство.

Но, видимо, больше всего Конрада задело предположение Жа-Жа о выплате им папе миллиона долларов за титул рыцаря Мальтийского ордена. Он отвергает это утверждение как «полную ложь».

Затем он касается предположения Жа-Жа, что она является его законной супругой с точки зрения церкви, особенно после смерти Мэри. Он напоминает, что на самом деле церковь и раньше не признала их брак, не признает его и теперь; что они поженились не в католической церкви, а сочетались гражданским браком в Санта-Фе.

В конце письма Конрад выражает сожаление, что вынужден разговаривать с Жа-Жа в таком жестком тоне, но она не оставила ему выбора. И в последней фразе предостерегает: «Ради Франчески и всей нашей семьи советую тебе в дальнейшем быть осторожнее в своих заявлениях».

Следующие два с половиной года, с 1969 по 1971-й, Конрад Хилтон и все члены семьи каждый по-своему переживал смерть Ники. Они старались заниматься своими делами, скрывая друг от друга горе и избегая говорить об этом. Однако отношения между Конрадом и Жа-Жа не стали лучше. Проводя большую часть времени на съемках в Европе, она продолжала донимать его разговарами по телефону и телеграммами, по своему обыкновению в весьма несдержанном тоне.

В пятницу 13 августа 1971 года Конрад собирался отправиться в Европу с деловой поездкой. Накануне вылета он просматривал расписание деловых встреч вместе с Оливией Уэйкмен, которая жила теперь в красивом и уютном домике для гостей в Каза Энкантадо. В этот момент в кабинет вошел дворецкий Хьюго Менц и сообщил, что приехала Франческа и что ей нужно поговорить с Конрадом. Тот обрадовался, так как и сам хотел с ней попрощаться.

Несмотря на проблемы с Жа-Жа, Конрад старался поддерживать с Франческой, которой было двадцать четыре года, хорошие и добрые отношения. Правда, он не допускал с нею большой близости, но при встречах всегда обращался с нею очень тепло и внимательно.

С возрастом Франческа стала еще меньше походить на свою знаменитую мать. Она не любила экстравагантные наряды и украшения, зато была симпатичной, умной и веселой. Обладая ироническим складом ума, она часто вызывала смех у Конрада, особенно шутками по поводу своей эксцентричной матери. Это было нетрудно – светская львица с сильным венгерским акцентом сама давала Франческе множество поводов для комического обыгрывания ее выходок. А вот жизнь с матерью складывалась у нее гораздо труднее. Тяжело пережив смерть Ники, Жа-Жа собралась с силами и сменила Джулию Харрис в бродвейском шоу «Сорок каратов». Это ее единственное появление на Бродвее увенчалось успехом, но еще больше обострило и без того сложные отношения с Франческой. Даже после снятия с афиши этого шоу она целиком занималась своей карьерой и в том же году представила публике свои духи под названием «Зиг-Заг».

Очевидно, в тот августовский день мать и дочь сильно повздорили – Франческа приехала к Конраду вся в слезах. Войдя в гостиную, она подбежала к отцу и прильнула к его груди.

– Что случилось, дорогая? – встревоженно спросил он.

– Это все из-за мамы! – сквозь слезы пробормотала Франческа.

– А в чем дело?

– Не важно, – сказала Франческа. – Мне очень нужна твоя помощь, папа. Можно мне жить здесь, у тебя?

Это была уже третья попытка Франчески переехать к отцу в Каза Энкантадо, первая была в 1966-м, а вторая – в 1968-м. И оба раза Конрад отказывал ей. Она ни разу не останавливалась у него даже на ночь. Поскольку ей столько раз отказывали, можно представить, какого труда ей стоило снова заговорить об этом.

Конрад отпрянул, захваченный врасплох ее просьбой.

– Но ты знаешь, Фрэнси, это невозможно.

– Но почему?

– Потому… Потому что… Ну, потому что в доме недостаточно места, – наконец выговорил он, отлично понимая всю несуразность этого предлога.

– Но дом такой огромный, а здесь живешь только ты, а еще Хьюго, Мария [его жена] и Оливия!

На самом деле здесь постоянно проживали еще восемь других слуг.

– Извини, дорогая, но это невозможно, – согласно воспоминаниям Франчески, стоял на своем Конрад. – Ты всегда живешь со своей матерью и находишься на ее полном попечении.

– Но.

– Прости, Фрэнси, но это мое последнее слово.

– Еще я надеялась, что ты одолжишь мне немного денег, – робко продолжила она.

– Нет, – сказал он, стараясь сдерживаться. – Мне очень жаль.

– Но это несправедливо! – вспыхнула Франческа и припомнила, что он уже не раз отказывался ей помочь, когда она остро в этом нуждалась. Сейчас ему представился шанс доказать, что он действительно ее любит. Чувствуя себя никому не нужной, она пришла в полное отчаяние, и у нее вырвался прямой вопрос: – Почему ты не относишься ко мне как отец?

Конрад в замешательстве смотрел на нее. Он никогда не объяснял Франческе, почему всегда держал ее на расстоянии. В основном потому, что хотел защитить ее, что любил ее и помнил о сомнительных обстоятельствах ее рождения. Он не хотел, чтобы на плечи ни в чем не повинной Франчески легло бремя этих обстоятельств. Правда, в глубине души он признавался себе, что таким образом защищал от скандала и себя, и свою семейную корпорацию. Но своим вопросом Франческа загнала его в угол. Неожиданно для самого себя, видимо, от растерянности и злости и, кто знает, возможно, из-за раздражения на Жа-Жа Конрад выпалил:

– А я вовсе не уверен, что я твой отец, вот почему! Я вовсе в этом не уверен!

Франческа стояла перед ним, потрясенная и растерянная.

– Что ты говоришь? Конечно, ты мой папа! Зачем ты это сказал?

– Думаю, нам лучше не углубляться в этот предмет, – сказал Конрад, явно не зная, что теперь делать. Затем, как обычно в проблемных случаях с Франческой, пробормотал: – Почему бы тебе не поговорить с Оливией?

И он быстро ретировался.

Оливия, которая была свидетельницей этой сцены, подбежала и обняла девушку. Но та ошеломленно смотрела на нее, будто потеряв дар речи.

– Должно быть, с папой что-то происходит, – наконец сказала она, кое-как придя в себя. Она сказала, что отец никогда не говорил ей этого, между ними ни разу не было серьезной ссоры, он всегда был с ней таким добрым и внимательным. – С ним все в порядке, Оливия? – с тревогой спросила она. – Он не болен? Боюсь, что он все-таки болен.

– Просто ему очень некогда, дорогая, – сказала Оливия, провожая девушку к выходу. – Возвращайся завтра. Мы тебя любим, Фрэнси. Не волнуйся, все будет хорошо.