– Я не поеду. Там соберутся настоящие губернаторы, не хочу выставлять себя дурой.

– И не выставишь, дорогая, я все время буду рядом. – Хэмм похлопал ее по руке: – Просто улыбайся и делай приятное лицо. Я за тебя все скажу.

Сесил сразу воодушевился: раз предстоит тур, значит, они пойдут покупать наряды, и сказал, тараща глаза:

– Если не поедешь, милая моя, подведешь целый штат.

Хэмм прибыл на конференцию, сверкая глазами и распушив хвост. Это была его первая поездка в Вашингтон в качестве мужа губернатора, и пресса им очень интересовалась. Бетти Рэй с удовольствием слилась бы со стеной, будь ее воля. Она страдала, зато Хэмм являлся на все события для «жен» губернаторов – чаепития, ланчи, показы мод – и очаровал всех дам. А выиграв приз в одной из многочисленных лотерей, замысловатую женскую шляпку, развлекал дам, красуясь в ней до конца ланча. Хэмм по своей природе был очень естественным и, если его о чем-то спрашивали, отвечал прямо. Для репортеров, получивших скучное задание опросить всех губернаторских женушек, Хэмм был как глоток свежего воздуха. Супруги политиков славились тем, что отвечали в основном «Вам придется спросить об этом моего мужа» или «Я не знаю, в этом разбирается мой муж». Но с Хэммом было по-другому.

И еще он не чувствовал опасности. В его родном штате такая прямота считалась достоинством. Здесь, на общегосударственном уровне, она являла собой потенциальную катастрофу, которая только ждала своего часа, чтобы разразиться, и репортеры вились вокруг него, надеясь урвать цитату для скандальной истории.

У всех на уме был Вьетнам, а для любого политика это опасная тема, западня. Венделл предупредил Хэмма, что нужно держать рот на замке, но на коктельной вечеринке для жен к нему подсела красотка и, отпустив комплимент его галстуку, спросила:

– Что вы думаете обо всех этих антивоенных митингах?

Хэмм ответил, не задумываясь:

– Кучка идиотов. Лучше бы протестовали против того, что правительство сидит на заднице и ничего не делает, а эти мелкие ублюдки убивают наших лучших парней. Надо уже на что-то решиться, в конце концов.

– Что вы имеете в виду?

– Чем заигрывать с вьетконговцами, надо от них избавиться раз и навсегда. У вас посреди гостиной стоит слон, а все ходят вокруг него на цыпочках.

Женщина сделала вид, что не понимает:

– Не уверена, что поймала вашу мысль. Какой слон?

– Бомба, дорогая, бомба. У нас она есть, у них нет. На кой мы ее создавали, если не используем? Трумэн был прав. – Он указал на окно – перед отелем толпилась группа протестующих: – Пусть эти мягкосердечные слюнтяи заткнутся и дадут нам прекратить эту чертовщину, пока не стало хуже. Тогда мы сможем вернуть наших мальчиков домой, а ренегатов выдворить из страны к чертям собачьим.

Потом он сожалел, что использовал бранные слова перед дамой, но говорил он то, что чувствовал. И слишком поздно понял, что дама собирает материал для «Вашингтон таймс». Ко времени его возвращения в Миссури история прогремела на всю страну, а в «Ньюсуик» появилась карикатура: он запускает руку в ведро и бросает хиппи в океан, как наживку. Одна передовица изобразила его с поднимающимся из головы облачком в форме гриба, другая представила бешеным псом с пеной у рта, которого Бетти Рэй пытается удержать на поводке.

Хотя Хэмм выразил вслух мысль большинства ветеранов, он поднял бурю в масштабе всей страны и прослыл «горячей головой» у себя в штате. На время пришлось ему лечь на дно.

Несколько недель спустя Родни вошел в его кабинет, ухмыляясь.

– Ну ты прославился, брат. Мне только что звонили из Университета Беркли в Калифорнии, хотят, чтобы ты у них выступил.

Хэмм вскинул голову:

– Правда? Когда?

Родни отмахнулся:

– Не беспокойся, я сказал, ты занят.

– Почему?

– Почему? Не пущу я тебя туда, это же рассадник психов.

Венделл согласился:

– Нет, туда тебе точно не надо. Слишком опасно. Черт, нет ничего опаснее пацифистов. Они тебя на части порвут.

Хэмм сказал:

– Погодите, давайте помозгуем. Это крупный, знаменитый университет. А значит, выступление получит большое освещение в прессе, так? Может, мне как раз таки на пользу побеседовать с ними. Словно бы я хочу послушать противоположное мнение… и если они хотят немного прислушаться к моему, может, я им даже что-нибудь докажу.

– Нет, не докажешь, – сказал Венделл. – Единственное, чего они хотят, – это растерзать тебя на сцене, на глазах у всех. Они и слушать тебя не станут.

Хэмм понимал, что так и есть, однако был польщен, что его позвали. Он всегда мечтал пообщаться с университетом или колледжем. Все, включая Виту, твердили, что это плохая идея. И все же он не смог отклонить вызов.

Они прилетели в Сан-Франциско накануне встречи. Родни, Венделл и Сеймор всю дорогу ворчали. Заселились в отель, Хэмм почти не спал в эту ночь. Долго работал над речью, особенно старался избавиться от акцента и грамматических ошибок. Хотел быть на высоте в таком знаменитом университете. Впервые за много лет он нервничал по поводу выступления. Четыре раза спросил у Родни, хорошо ли сидит костюм, дважды поменял галстук. Их забрали в девять и перевезли через мост к кампусу. Как и ожидалось, его встретила толпа студентов. Когда они проезжали мимо, народ стал кричать и долбить по машине. Хэмма это не смутило. Теперь он был спокоен и собран. Зато остальные распереживались. Сеймор, его телохранитель, настоял, чтобы Хэмм надел утром бронежилет, и был рад этому, глядя на протестующих.

– Черт, – сказал он, – японцы, с которыми мы дрались, были не такими злобными, как эти ребятишки. – И пощупал дубинку за пазухой: – Повезет, если выберемся отсюда живыми.

Перед ними плыли транспаранты: ВЬЕТНАМ – ВОЙНА РАСИСТОВ; ХЭММ ХИРОСИМА; ВОЗВРАЩАЙСЯ В ДЖУНГЛИ, ПОДСТРЕКАТЕЛЬ; БЕЛОЕ ОТРОДЬЕ, ПОШЕЛ ПРОЧЬ; ОСЛИЩЕ ХЭММ; ПРИЗНАЙ ОШИБКУ, ТУПАЯ ДЕРЕВЕНЩИНА. Но Хэмм улыбался и махал рукой толпе, словно все рады его видеть, что еще больше распаляло собравшихся. Когда они наконец попали в здание с черного хода, ректор университета, сухой бесцветный человек с перхотью в волосах, холодно поздоровался и, опасаясь фотографов, оставил протянутую для приветствия руку Хэмма без внимания. На сцене представление гостя слушателям ограничилось пятью словами:

– Дамы и господа, Хэмм Спаркс.

Дела пошли неважнецки с самого начала. Одно упоминание его имени вызвало в толпе гул неодобрения. Ректор сошел со сцены и сел в первом ряду среди профессоров, а Хэмм поднялся на трибуну.

– Спасибо за любезную встречу, господин ректор, – сказал он с улыбкой. – Я польщен приглашением вашего университета. Хочу, чтобы вы знали: никто не уважает и не поддерживает образование больше меня. Также я привез наилучшие пожелания от людей нашего великого штата Миссури.

Внезапно под выкрики и свист на сцену полетели помидоры, один взорвался прямо у ног Хэмма.