Клей захохотал:

– Ты говоришь это мне? Своему не-другу? Ты хочешь нарушить решение и покинуть санаторий?

– Да. А теперь скажи, ты рискнешь об этом рассказать?

Он снова зашелся в приступе смеха. Резко замолчал.

– Откуда ты знаешь наши законы?

– Эти законы везде одинаковы.

– Ты же регрессор… работал у Дальних Друзей… Несостоявшихся Друзей… Да, да. Я не буду тебя закладывать, Ник Ример. Но это и невозможно. Проверяющий прибудет лишь через месяц. Связи с внешним миром нет.

– Прекрасно. – Я направился к умывальнику.

– Ник, если ты еще не понял… санаторий окружен поселением Гибких Друзей. Они помогают нам в лечении. И присматривают, чтобы мы не нарушили режим.

– И чем страшны эти пиявки? – спросил я.

Клей покачал головой:

– Порой мне кажется, что у тебя нет амнезии. А потом я убеждаюсь, что ты начисто лишен памяти… Ты ведь сам ответил! Регрессор Ник, с чего начался контакт с Гибкими Друзьями?

Знания Ника Римера, его сознание, отраженное в словах, среагировали быстрее, чем я.

– Внешняя. Разреженный воздух. Пески. Холод. Подпочвенные озера. Пиявки. Жертвы. Облавы. Признаки цивилизации. Регрессия. Воспитание. Дружба…

Клея Гартера этот словесный поток ошеломил не меньше, чем меня самого.

– Ты словно конспект к экзамену готовишь… – сказал он.

– Может быть. Ну и чем ты меня пугаешь? Гибкие – наши Друзья.

– Гибкие – друзья людей. Но мы-то уже не люди. Мы больные. Нас лечат. Выход за территорию санатория – полная потеря разума. Исключение из числа людей. На первый раз тебя простят, Ример. Спроси у своего дружка, как это будет. На втором побеге ты просто исчезнешь.

Я помолчал, обдумывая его слова. Зачерпнул жидкого мыла из емкости над раковиной.

– Значит, второго побега не будет.

– Зря с тобой спорил вчера, – сказал Клей. – Надо было лишь подождать. Немного.

– Мне кажется, пора освобождать блок, – ответил я.

– Ник! Я хотел… попросить тебя.

– Говори.

– Я хочу выйти на работы сегодня.

– Зачем? Ты еще болен. – Я кивнул на закованную в лубок руку.

– Боюсь… за Тика.

– Это тот паренек?

– Да. Боюсь, он наделает глупостей.

– Сволочь ты все-таки, – сказал я. – Ладно. Поработай. Мне все равно.

Люди за дверью встретили мое появление одним общим вздохом.

– Свободно, – сказал я.

К двери метнулись все сразу. Даже троица Клеевских шестерок. Даже бедолага Тик. Даже мой новый приятель Агард. И на всех лицах читались облегчение и благодарность.

Как легко стать хорошим!

Надо на время отнять у людей какую-нибудь примитивную, но неизбежную потребность. А потом барственным жестом вернуть.

И любовь к тебе станет искренней и неподдельной.

После завтрака я переоделся. Тараи притащил мне одежду, подобную той, что была на нем. Ватник, который стал бы культовым предметом среди обитателей земных концлагерей, довольно легкий и очень теплый. Толстые стеганые штаны. Неуклюжие ботинки, носки, перчатки…

По крайней мере холодом пациентов санатория не мучили.

От своего серого костюма я избавился без всякого сожаления. Он принадлежал не мне, а Нику Римеру, которого больше не было в живых.

– В чем состоит наша работа? – спросил я Агарда.

– Выравнивать пляж.

Он стоял рядом, наблюдая, как я напяливаю на себя униформу. Несколько раз помогал справиться с непривычными застежками. В основном их одежда застегивалась пуговицами, до молний они, видно, не додумались, но магнитные швы поначалу привели меня в замешательство.

– Зачем выравнивать?

Агард вздохнул:

– Со времен Морской эры, когда линия побережья подверглась улучшению и наш материк приобрел действительно круглую форму, волны размывают берег…

– И мы собираемся выправлять его лопатами?

– Да.

Я покачал головой. Бред. Работа ради работы.

Ну а какое еще применение можно найти опасным преступникам в предельно автоматизированном мире? Подпускать к технике – рискованно. Оставлять без работы – не положено.

– Санаторий периодически меняет дислокацию, – сказал Агард. – Рабочая зона – около десяти километров. Раз в две недели «Свежий ветер» смещается вдоль побережья.

– И так везде?

– Не знаю. В зонах теплого климата, вероятно, нет. Там много интернатов, городов, найдется кому следить за берегом.

– Зачем это нужно, Агард?

Он хитро улыбнулся:

– Тебе лекцию прочесть или так ответить?

– Так.

– Не знаю.

Мороз был градусов пятнадцать, если отдать должное шкале Цельсия. Геометры вели отсчет с температуры здорового человеческого тела, они очень серьезно относились к мысли, что человек – мера всех вещей. Но меня больше устраивал подход шведского физика. Не стоит заблуждаться относительно нашей роли в мироздании. Вода – древнее плоти.

Небо с утра очистилось, лишь белесая дымка затягивала горизонт. Снег, чистейший и ослепительно белый, на Земле такой лишь в горах увидишь, покрывал все, насколько хватал глаз. Черные решетчатые силуэты сторожевых вышек отчетливо выделялись по периметру санатория. С одной стороны их не было – там снег плавно, почти незаметно переходил в ледяное крошево и стылую воду океана. Издали вода казалась белой, густой, как молоко.

Неужели Гибким Друзьям здесь нравится? Насколько я помнил, Внешняя, их родная планета, напоминала по своим условиям Марс. Но там они предпочитали жить в подземных озерах, не высовываясь лишний раз на мороз…

Из соседних бараков начали выбираться люди. Так же, как мы, закутанные в теплую одежду, с лопатами и ломами. Я украдкой изучал их, стараясь в первую очередь выявить главарей. Это оказалось неожиданно просто. Вроде бы та же самая одежда, лопаты в руках, но… волки и в овечьих шкурах сохраняют свои повадки.

Клей отделился от нашей группы и, не оглядываясь, пошел к ним.

– Останови его, Ник, – шепнул из-за спины Агард. – Тебе нужно первому поговорить со старшими бараков. Убедить их, что не посягаешь…

– Он не станет призывать к разборкам. Наоборот, попросит выждать.

Вряд ли Агард поверил в мои слова. Но замолчал.

Гартер, прижимая к груди покалеченную руку, заговорил с низеньким, почти лилипутского роста, мужчиной. Может быть, тот – жертва давних экспериментов по выведению низкорослых регрессоров? К ним стали подходить другие люди.