– Завтра будет нелёгкий день. Англичане употребят всю мощь своей артиллерии. Я опасаюсь за большие потери. Но наши молодцы не лыком шиты – устроятся. Без горьких уроков, к сожалению, научиться невозможно. Очень жаль, господа, что многих из нас завтра….., – он запнулся, но после бодро воскликнул: – Желаю всем победы!

К нему подошёл адмирал Нахимов, пожал руку на прощание:

– Удачи, Павел Степанович!

– С нами Бог, – ответил Нахимов. Взгляд его упал на шашку в красивых серебряных ножнах. – Вы что, решили надеть шашку Железнова?

– И завтра её надену! – уверенно сказал Корнилов.

– Стоит ли? Мы, моряки, конечно, народ стойкий, но склонны, к суевериям. Оставили бы вы дома шашку, от греха – подальше. На ковре она хорошо смотрится.

– Бросьте вы, Павел Степанович, – усмехнулся Корнилов. – Мы суеверны, но не на столько, чтобы придавать вниманию всякие глупые байки. Да, я её завтра надену. И лучший свой мундир надену, и новые эполеты.

Нахимов ничего не ответил, только неопределённо кивнул.

***

Под покровом ночи тихо в город вошёл Московский полк, за ним Тарутинский и Бородинский. Солдат переправили на Южную сторону. Стрелки залегли в ямах, оврагах, в расщелинах скал, в завалах и рвах. Гренадёров распределили по оборонительной линии. В случае штурма, солдаты должны были поспеть к бастионам и встретить противника в штыки.

Рано утром Корнилов прискакал на четвёртый бастион. В этом направлении ожидали основной удар. Адмирал должен был убедиться, что все готово к обороне. Матросы встретили его громким Ура!

– Я издал приказ, – объявил адмирал матросам и офицерам из состава бастиона. – Всем начальникам частей я запрещаю бить отбой, барабанщики должны забыть напрочь ретираду! Если кто из командиров прикажет отступать, – на штыки его! Барабанщика, который осмелится бить позорный отбой – убить на месте! Если даже я вдруг прикажу ударить ретираду, – не слушайте, и тот из вас будет предателем, кто не убьёт меня! Нет в мире армии сильнее, что идёт против нас. Но они на чужой земле, а мы свою, родную оберегаем, – и нас не победить!

– В землю вкопаемся по колено, чтобы не отступать! – ответили солдаты.

– С корабля ходу нет! – поддержали матросы. – Вместе с палубой сгорим!

Корнилову доложили: его ищет адъютант Меньшикова. Адмирал спустился с бастиона и увидел капитана Панаева. Неподалёку стояла толпа каких-то оборванцев.

– Вам подарочек, – сказал Панаев, указывая на оборванцев. – Два батальона.

– Стройся! – прозвучала команда, и оборванцы тут же встали в две шеренги.

– Передайте Александру Сергеевичу: спасибо, конечно, за подарочек…, – смущённо ответил Корнилов. – Но где вы взяли этих бродяг?

– Эт вы зря, Владимир Александрович. Какие же они бродяги? Потрёпанные слегка – правда. Так скоро все такими будем. А перед вами пластуны из черноморского казачьего войска. Народец, может, и невзрачный на вид, но очень ценный.

Смотреть без слез на них было невозможно. Чекмени все в заплатах, потёртые, с рваными краями по подолу. Зато газыри на груди сверкали начищенной медью. Папахи из овчины напоминали вороньи гнезда. Но на поясе у каждого отменный кинжал или шашка в чеканных ножнах. Обувка – непонятно из чего сшита: онучи – не онучи, сапоги – не сапоги. Однако, ружья новенькие, и патронные сумки бельгийские. Лица у всех смуглые, обветренные. Взгляд суровый. Многим, судя по седым усам, уже давно за пятьдесят.

Корнилов слегка растерялся. Что сказать? Как поприветствовать черноморцев?

– Здравствуйте, казаки! – громко сказал адмирал.

– Здравие желаем, ваше высокоблагородие! – нестройно ответили черноморцы.

– Нет ли среди вас тех, кто в двадцать восьмом Анапу брал? – спросил он.

– Есть, – ответил ему знаменосец одного из батальонов. – Вот и на знамени нашем золотом написано: «За отличие при взятии Анапы», – развернул он полотнище.

Корнилов подошёл ближе. Взглянул на знамя.

– Помним вашу славную победу, – сказал адмирал. – Уверен, что и здесь вы послужите царю, как в былые годы.

***

Павел темными улочками, наощупь пробирался к четвёртому бастиону. Стояло тихое безветренное утро. Осень уже чувствовалась в прохладном тающем тумане. Вчера день был ясный, жаркий. Павел не знал, куда деться от раскалённого солнца. А сейчас его пробирала дрожь, несмотря на плотную шинель. Погоди, – успокаивал он себя, – сейчас туман рассеется, и опять будешь чахнуть от жары. Солнце ещё не продёрнулось сквозь белёсую завесу, но город уже проснулся. Шли колонны солдат и матросов, стуча подкованными сапогами. Цокали копыта, скрипели колеса. Молочница голосила, зазывая хозяек купить свежего молока. Дворники мели улицы, шоркая мётлами по мостовой. Лавочники отпирали магазины. Запах свежего хлеба мешался с угольной пароходной гарью и солёным дыханием моря.

На бастионе все тихо. Матросы сидели у орудий. Тонкими струйками вился дым над зажжёнными фитилями. Наблюдатели во все глаза вглядывались во вражеские окопы. Туман редел. Вершины окрестных гор окрасились оранжевым.

Вдруг матросы у одного из орудий выскочили за бруствер и помогли через амбразуру влезть двум пластунам.

– Все, хлопцы, готовьтесь. Там их – тьма тьмущая, – сказали пластуны и направились к командиру бастиона.

Сигнальщик, дежуривший у рынды, пробил пять склянок: шесть тридцать утра. Буд-то услышав, от французских позиций раздалось три орудийных выстрела, один за другим в промежутках не больше секунды. Все невольно замерли, насторожились, прислушались. И вдруг земля вздрогнула.

Вражеские батареи окутались дымом. Им тут же ответили наши пушки. Грохот орудий слился в один ужасающий гул. Павел зажал ладонями уши. Чёрная шипящая тень врезалась в землю чуть ли не у его ног и отскочил куда-то за горжу. Бахнула яркой огненной вспышкой. Павел от неожиданности и страха едва не упал на землю, присел. Ядро прошуршало над головой, обдав тёплой волной. Врезалось в горжевую стенку и застряло в габионах. Взорвалось, разметав мешки с землёй.

Вдруг Павел увидел, как на бастион уверенно, ничего не страшась, идут Корнилов с капитан-лейтенантом Поповым. За ним Тотлебен и священник в праздничном облачении. Матросы заметили адмиралов, закричали «Ура»! На адмирале парадный мундир. Эполеты сияют золотом. Белые перчатки. На боку сабля в серебряных ножнах.

Адмирал Новосильцев подбежал с докладом. Корнилов спокойно выслушал его. Новосильцеву приходилось напрягать голосовые связки, так, как вокруг все грохотало и гудело. Ядра носились, разбивая укрепления, сшибая орудийную прислугу.

– Орудие подбито! – прервал Корнилов доклад Новосильцева.

Ядро влетело в амбразуру, сбив пушку с лафета, разметав матросов.

– Что застыл, как истукан? – дёрнул Павла капитан Реймерс. – Сапёров зови! Помогайте!

Павел окликнул из укрытия ефрейтора Козлова и ещё двоих солдат. Они бросились к орудию. Раненые корчились в агонии, истекая кровью. Не обращая на них внимание, все дружно навалились на ствол, водружая его обратно на лафет. Орудие было горячее,