– Невозможно, – сказал я.

– То есть как? – озадаченно спросил он. – Почему?

– Потому что автора нет.

– Что значит – нет? Уехал? Умер? Сошел с ума?

– Пожалуй... и то, и другое, и третье.

– Молодой человек... Что это за шутки?

– Напротив, – вежливо сказал я, – все очень серьезно. Я же понимаю, с кем разговариваю.

На том конце помолчали, обдумывая.

– А кто вы?

– Я доверенное лицо автора.

– Хорошо. Мы с вами свяжемся.

Дмитрий Валюшкин, главред «Веста», перезвонил мне две недели спустя и предложил подъехать. Договор был готов. Сумма гонорара за двухгодичную работу и боль, пережитую автором, составила семьсот американских долларов за вычетом подоходного налога.

Счет на имя Ивана Егорова я открыл и поставил Машу об этом в известность. А к Елене Петровне не поехал. Смалодушничал. По совести говоря, я не представлял, что ей сказать, и все откладывал визит со дня на день.

А потом...

Потом вдруг Костино имя взорвалось, и...

И я порадовался, что его здесь нет.

В восемь утра позвонила Маша.

– Лекс, мне надоели эти игры, – категоричным тоном заявила она. – Где мой бывший муж?

– Костя? – уточнил я вежливо. – Честно сказать, не знаю.

– Не лги мне, – с угрозой в голосе сказала Маша. – Не надо. Это может дорого тебе обойтись. Тебе известно, кто мой муж?

– Еще бы, – сказал я. – Светило мировой юриспруденции.

– Так вот, он подсчитал и утверждает, что ты, как доверенное лицо Кости, автора романа «Люди и море», обкрадываешь его наследника, моего сына, в деньгах. Даже с учетом тех сумм, что уходят его матери. Кроме того, мы собираемся оспорить твое право распоряжаться квартирой: ты незаконно забираешь треть ежемесячных сумм, выплачиваемых арендаторами...

«Ах вы твари», – думал я с нежностью, слушая ее. Квартирантов я нашел отменных, сдавал квартиру задорого, но ни одной копейки, причитающейся мне по письму, не присвоил и тем более не потратил. Свою часть я так же аккуратно делил на две части – для Ивана и для Елены Петровны, переводил в евро и держал дома. Это были не мои деньги, я на них права не имел, а Костины поручения я выполнял из чувства идиотского альтруизма.

Пускаться в пространные объяснения с этой истеричкой я посчитал ниже своего достоинства однако кое-что ей сказать все-таки следовало...

– Во-первых, Елена Петровна не получила еще ни копейки, – сказал я, когда Маша умолкла, чтобы перевести дух. – Так сложились обстоятельства... А во-вторых... Ты столько лет живешь в столице, Маша. Замужем за светилом мировой юриспруденции. Бывший муж – известный писатель. А ты как была деревней, хабалкой из Твери, так и осталась.

– Что?! – заверещала она. – Оскорбления?! Учти, этот разговор пишется, и запись будет использована в суде!

Этот пассаж чрезвычайно меня развлек.

– В судэ?! – захохотал я. – Машенька, не п...дэ! Адье!

Я уже собирался выходить – встреча с Лощининым была назначена на десять, – когда телефон зазвонил снова.

На этот раз я услышал голос Оксаны.

– Алеша, извини... Я понимаю, это не совсем красиво, но... Костя в завещании не упоминал меня?

– Он не умер, – сухо сказал я, – и никакого завещания не было.

– А с ним никак нельзя связаться? Мне кажется, я имею право... У меня сейчас очень непростая ситуация, я развожусь с мужем, и на работе черт знает что...

– Тысяча, – сказал я.

– Что... тысяча?

– Тысяча долларов тебя устроит? Прямо сейчас, но взаймы и на неограниченный срок. Без процентов. Хотя, бог с ним, бери без отдачи...

– Алеша, я не о том...

– И я не о том, Оксана. Ты напрасно позвонила. Для тебя места у пирога нет совершенно точно.

Она помолчала.

– Прости, Алеша... Прости. Я действительно не должна была...

Она всхлипнула и положила трубку.

«Ну вот, все себя и показали», – с облегчением подумал я, выходя из квартиры.

Весь центр в районе Сретенки стоял. Хорошо, я догадался раньше выехать.

Зазвонил мобильный. «Аншлаг у меня сегодня с самого утра», – подумал я, доставая телефон.

– Лекс! – загрохотал в ухо жизнерадостный голос Санчо. – Поздравляю! Костелло нас уделал! Всем показал, как надо! Ай да неудачник!

– И ты уже знаешь, – сказал я.

– Мы ж не на Марсе... Я две недели пытаюсь до него дозвониться, никак не могу... Где он?

– Уехал, – сказал я.

– Писать новую книгу? Понимаю. Дай телефон, или и-мейл, или адрес – к такому человеку не грех на поклон сгонять! Это ж надо! Приподнялся паренек, молодцавичус!

– Он не оставил координат, – сказал я.

– Да?.. Вот тебе и раз. В монастырь, что ли, подался?..

– Не знаю, – сказал я. – Может, и в монастырь.

– Дурдом какой-то в вашей Москве творится... А у нас только и разговоров, что о четвертой части «Дозоров», которую американцы клепают, да о писателе Егорове, переплюнувшем всех. Ладно, в декабре прилечу в отпуск, повидаемся! Салют!

– Воистину салют... – пробормотал я, отключаясь.

Подъезжая к назначенному месту, я вспомнил телепередачу, где обсуждалась Костина книга и говорилось о мощном пиаре, обрушенном на «неискушенного» читателя. Мне пришла в голову дикая, но показавшаяся вполне логичной мысль. Похоже, пиарит себя сам этот мир; сила его изображения, реальности, зримости настолько велика, что прорывается к нам.

* * *

Владимир Сергеевич совершенно точно знал, чего от меня хочет. И еще он великолепно владел искусством обаять.

– Возможно, я чего-то не понимаю, Алексей Александрович. Так объясните! На сегодняшний день, как мне известно, только вы, в соответствии с доверенностью, владеете правами на роман «Люди и море», автором при этом не являясь. Так?

– Так, – сказал я.

– А автор? Константин Геннадьевич Егоров, он... где? Убит? Постригся в монахи? Сошел с ума? Для меня это вопрос принципиальный, поверьте.

– Вы прочли роман? – спросил я.

– Конечно.

– И на телепередаче сказали правду? Про магнетизм, живость и все прочее...

– Во всяком случае, я воспринял именно так. Давайте ближе к делу, Алексей Александрович.

Я в упор посмотрел на режиссера.

– Что, если я скажу вам, что Костя... там, в этом мире?

Он подался вперед.