Демон замер и глянул на нее искоса, не поднимая макушки от земли, а потом утвердительно моргнул.

– А ты можешь туда вернуться? Если, скажем, опять провести ритуал? Или каким-то другим способом?

Демон будто… потух. Слегка сменил колорит: из яркого золота в тусклую бронзу. Потом встал, подошел к обломанной стене маяка и острым когтем – звук был воистину ужасен – яростно процарапал: «НЕТ». На луну набежали тучи; море мгновенно исчезло во тьме.

– И как же тогда быть? – спросила Ладислава.

«ПРИНЯТЬ ЭТО».

У Найт что-то тихо обрушилось в груди от этого простого совета. Она подняла взгляд на демона.

Он стоял, опустив когтистые руки вдоль тела. Крылья лежали полуразвернутые, напоминая длинный темно-золотой плащ. Его глаза – непостижимые, спокойные глаза существа, пришедшего настолько издалека, что никакими милями не измеришь – понимающе смотрели на Ладиславу.

«ПРИНЯТЬ», – еще раз когтем подчеркнул он.

Она кивнула и вдруг поняла, что плачет: слезы просто текли, неприглашенные, а Найт продолжала стоять очень прямо, с воинской выправкой, и изо всех сил старалась не моргать, не отворачиваться, не пугаться.

Демон шагнул к ней и укутал шатром из крыльев.

Ты можешь плакать. Никто не увидит, обещаю. Ни звезды. Ни небо. Ни Фрэнсис. Никто.

Позже он сграбастал ее в объятья – уже привычно – и полетел к далекому окну академии.

Две унды, потирая ладоши, радостно вынырнули из прибрежных водорослей. Перышки-перышки, серьги-браслетики, юх!..

* * *

Уже в комнате Винтервилль вернулся в свой истинный облик.

– Я подружилась с твоим демоном, – похвасталась Найт, уже вернувшая себе былое самообладание.

– Я видел, – юноша сощурился. – Я все помню. Только минут пятнадцать на острове почему-то выпали из памяти.

«Спасибо, демон», – подумала Найт.

– Он умеет летать, у него перья из золота. Он немногословен, надежен и сам себе ищет еду. Что, если он твоя лучшая половина, Фрэнсис? – усмехнулась Лади.

– Подойди сюда, – близнец поманил ее пальцем.

Найт заинтригованно приблизилась.

– Слушай, – Фрэнсис прижал руку девушке к своей груди.

Ту-ту-дух-дух. Ту-ту-дух-дух.

Какой… непривычный ритм.

– У тебя два сердца? – опешила Ладислава.

– Второе принадлежит ему.

Ладислава приткнулась ухом.

– Я не знаю, как все это работает, – признался Фрэнсис. Его голос, отдающийся в грудной клетке, забавно вибрировал. – Откуда берется Пустошная Сущность в моменты превращения, куда исчезает мое тело. Но сердце демона, кажется, действительно где-то там. Оно постоянно пребывает в нашем мире, во мне. Оно прошито насквозь, будто гвоздь, пробивающий и объединяющий два слоя реальности. А весь остальной демон как бы… расщепился. Частично там, частично тут. Как-то раз Морган Гарвус предположил на спецкурсе, что в этом и может быть проблема наших изгнаний: демона нельзя «вынуть целиком», потому что он уже разорван. Пока его сердце в ловушке, он жив и мертв одновременно. Полное изгнание оставит нас либо с осиротелым сердцем в руках, либо с демоном – без сердца…

– Но мы же вывели, что Морган как бы плохой, – напомнила Ладислава. – Мало ли что он говорил, может, запугивал тебя просто.

– Он не мне это говорил, а своему ворону. Рассуждал вслух, пока думал, что я в отключке из-за пыток. Так что я не думаю, что это была ложь.

Винтервилль улегся прямо на пол и, задумчиво вертя в руках выпавшее перышко, смотрел на потолок, расписанный под звездную карту. Найт, ничтоже сумняшеся, плюхнулась рядом.

– Я все это к тому, что я тоже чувствую – мой демон не сможет вернуться к себе домой. Его дом теперь я.

Найт пожала плечами:

– Значит, нам очень повезло, что он душка при правильном обращении!

– Боюсь, моего отца-архиепископа один романтичный полет над морем в этом не убедит, – хмыкнул Фрэнсис. – И два полета. И двадцать.

– А если при этом унды будут махать ему из воды и восхвалять его, а все выпавшие перья мы отдадим в церковную казну на благо паствы?

Фрэнс рассмеялся.

– Ноа заедет сюда в марте, чтобы проведать нас с Тиссой и взять меня с собой в проповедническое турне по Лесному королевству. Я откажусь, правда: я хочу побывать в Шолохе, но без него, потому что там живет наша бабушка, и я бы лучше увиделся с ней. Ну и вообще: отец, если честно, умеет очень хорошо убеждать других, ты не успеваешь ничего понять, а уже разделяешь его точку зрения… А я хочу составить о бабушкином городе свое мнение. В общем, отец – непростая личность. Когда он приедет сюда в марте – сама его увидишь и все поймешь.

– В марте? Не, не увижу, – Найт покачала головой.

– Что, думаешь, тебя уже отчислят к этому моменту? – близнец вскинул брови и перевернулся на бок, подложив руку, согнутую в локте, под голову.

Ладислава легла точно так же.

– Ага, – сказала она. – Отчислят очень глобально. И очень безжалостно. Следуя совету демона, мне надо просто принять этот факт, да поскорее. А то я все бегаю от него, скрываюсь. Трачу столько сил на мысли о неизбежном! А могла бы в это время воспевать саму жизнь…

И, прежде чем Фрэнсис нахмурился, не понимая ее странной перемены настроения, Найт снова весело подмигнула, глядя ему в глаза:

– Будешь по мне скучать, златокрылый?

– Ты это мне или демону? – притворно возмутился Винтервилль.

– О, жмых, ты раскусил наши с ним чувства! Надо бежать! – расхохоталась девушка и действительно приподнялась, будто стремясь спастись от ревнивого аристократа. Но Фрэнсис не дал ей этого сделать. Удержал на месте и, напротив, подтянул к себе.

…Рассвет они действительно проспали.

– Мы принесли вам кофе, мастер Голден-Халла! – пропел нестройный, но вдохновенный хор голосов.

Берти открыл глаза. Закрыл, зажмурился – мерещится! – и открыл опять.

Над ним, как над больным в лазарете, умильным полукругом толпились адепты. Сам детектив так и лежал на скамейке в Фонтанном Дворе.

Лица студентов, преисполненные благости, мягко светились розовым на фоне негаданно-белого неба, чуть рыхлого, будто венчиком взбили. Далеко-далеко в небесах проглядывал скудный намек на солнце, и тот, едва заметил прищур Голден-Халлы, поспешно спрятался в суфле из туч.