носила в одиннадцатом классе? — Артём пристально рассматривает мою водолазку.

Черт бы побрал его феноменальную память!

— Может быть… Я точно не помню, — решаю уклониться от ответа.

— Да-да, это она, — он вдруг протягивает руку и касается моего плеча. — Вот здесь до сих пор есть маленькое пятнышко от подливы. Ты помнишь? Громов тогда споткнулся и опрокинул свой поднос. Нам всем в тот день на одежду прилетело.

Я убью Соколова. Нет, серьезно! Неужели он считает, что сейчас лучший момент для подобных воспоминаний? Я уже сто раз пожалела, что напялила эту чертову водолазку! Мало того, что он старая, так еще и, как выяснилось, с пятном от подливы!

— Ну и что? — огрызаюсь я. — Ты вообще почти четверть века носишь одну и ту же прическу, и ничего!

На лицах тети Алины и дяди Макара появляется насмешливое выражение. Они заговорщически переглядываются, но от комментариев воздерживаются.

— Неправда! — ничуть не обидевшись, ржет Соколов. — В армии у меня была другая прическа!

— Лысым тебе больше шло, — не удерживаюсь от колкости.

— А тебе больше шло быть милой, — парирует он.

— Я и сейчас милая, — пожимаю плечами. — Просто не со всеми.

Не знаю, почему, но препирательства с ним доставляют мне поистине безграничное удовольствие.

— Отставить ругань, ребятня, — с широкой улыбкой на губах осаждает дядя Макар. — А не то на десерт — никакого мороженого.

Я знаю, к чему он клонит. Что мы ведем себя как дети. Наверное, это и вправду так. Окружающий антураж способствует погружению в прошлое: я в старой кофте, Соколов с прической, которая не изменилась со школьных времен, а на ужин у нас гуляш с картофельным пюре — коронное блюдо тети Алины, которым она потчевала нас еще в детстве.

Глава 70

Как ни странно, ужин в обществе Соколовых благотворно влияет на мое настроение. Я расслабляюсь, раскрепощаюсь, а к чаю и вовсе начинаю напропалую шутить. Мне хорошо и весело, будто не было между мной и Артёмом конфликтов и недопонимания. Будто мы по-прежнему лучшие друзья, вернувшиеся вместе после школы.

Тетя Алина делится смешными историями про коллег и пациентов, дядя Макар травит рыбацкие байки, а Тёма своими забавными рассказами про выкрутасы некоторых столичных звезд заставляет нас распахивать рты от удивления.

Кстати говоря, моя работа тоже вызывает у Соколовых неподдельный интерес. Они наперебой спрашивают о современных методах графического дизайна, а еще о том, где я черпаю свое вдохновение.

— Да по-разному, — развожу руками. — Иногда мне достаточно просто прочесть качество составленное техническое задание, и картинки сами вырисовываются в голове. Иногда бывает сложнее: клиент сам не знает, чего хочет. Предлагаешь ему один вариант, второй — он все бракует.

— И как ты действуешь в таком случае? — любопытствует Соколов.

— Вывожу клиента на разговор. Пытаюсь через диалог понять, чего же именно он от меня хочет. Ты не представляешь, сколько проблем можно решить, сколько ошибок предотвратить, просто сев и открыто поговорив.

— Знаете, а ведь в жизни то же самое, — подмечает тетя Алина. — Диалог — лучший метод разрешения конфликтных ситуаций. Но люди, к сожалению, часто об этом забывают.

Повисает пауза. Я крепко задумываюсь над ее словами, ведь они, по сути, касаются и нас с Артёмом. Когда с ним разучились общаться? В какой момент позволили недомолвкам разрушить наш красивый радужный мир?

— Поговорим? — вдруг подает голос Соколов, выдергивая меня из мыслей.

Сейчас в нем нет и следа былой веселости. Он сосредоточен и предельно серьезен. Смотрит в упор и не моргает.

— Давай, — соглашаюсь я.

Рано или поздно это должно было случиться. Очевидно же, что милые семейные посиделки — это лишь способ слегка подтопить лед перед тем, как перейти к главному.

Поблагодарив тетю Алину за ужин, мы с Артёмом выходим из-за стола и направляемся в его комнату. Она выглядит примерно так же, как и раньше. Неброские обои, кричащие постеры, одинокая гитара в углу. Правда на этот рза, в отличие от прошлого, в комнате царит идеальный порядок. Такой, какого обычно никогда не бывает в жилых помещениях.

— Ты недавно приехал? — догадываюсь я, увидев небольшой пластиковый чемодан, пристроенный в углу.

— Да, — Артём садится на кровать. — Сегодня.

— Весь этот цирк с соленьями — твоя идея?

— Хотел заманить тебя на свою территорию, — на его губах появляется озорная улыбка. Та самая, которая так дорога моему глупому сердцу. — Надеюсь, ты не злишься?

— Пока не знаю, — со вздохом складываю руки на груди. — Это зависит от того, что ты хочешь сказать.

Наши блуждающие по комнате взгляды встречаются, и я чувствую, как мурашки табунами бегут вдоль натянутого струной позвоночника. В голову вдруг приходит запоздалая мысль, что Соколов сильно повзрослел с того момента, как мы последний раз зависали в его комнате. Он уже не мальчишка и даже не парень. Скорее, молодой мужчина, на лице которого лежит печать прожитых лет.

— Хочу сказать, что люблю тебя, Вась, — выдает совершенно неожиданно. — Прости, что признаюсь так поздно.

Я замираю. Словно меня внезапно парализовало. Руки по-прежнему приклеены к груди, а глаза устремлены на Соколова, который не спешит что-либо добавлять. Просто сидит и молча ждет моей реакции.

Умом понимаю, что нужно что-то ответить. Выдавить из себя хоть звук, хоть какую-то эмоцию… Но окаменевшие мышцы лица не слушаются, а язык намертво прилип к нёбу. Мое тело пребывает в глубоком ступоре, в то время как душа рвется, мечется, вопит и плачет. То ли от радости, то ли от шока, то ли еще от чего…

Я наблюдаю за собой будто со стороны: внешне спокойна и бездвижна, а внутри напоминаю психопата, который изо всех сил пытается высвободиться из оков смирительной рубашки. Орет во все горло, бьется головой о стену и натужно воет.

Сколько лет я ждала этого признания? Сколько гребаных лет?!

И вот дождалась наконец…

А сейчас даже не верится. Словно это не со мной происходит. Словно это фантазия. Сон, который развеется поутру.

— И давно ты это понял? — спустя, наверное, минуту молчания удается прохрипеть мне.

— Сердцем — давно, — Артём усмехается. — А вот башкой относительно недавно.

Я продолжаю молчать, пытаясь приглушить ликующие вопли внутреннего голоса. Они затягивают голову хаотичным шумом и мешают думать. Я слишком отвыкла быть откровенной. Я просто не знаю, как себя вести…

— Вась, с Аделиной покончено, — он придвигается ближе. Мягко, но твердо обхватывает мои запястья, вынуждая отнять руки от груди. Настойчиво вытаскивает меня из кокона безопасной закрытой позы. — С ними со всеми покончено. Теперь только ты, слышишь?

Я все еще держусь, но вот наворачивающиеся на глаза слезы предательски