Он отстранил Дания, но продолжал держать за плечи, наклонился к его обезображенному лицу своей безликой маской.

– Но ты должен верить. Обещай мне, что не усомнишься больше. Докажи, как крепка твоя вера.

Дэймос закивал в ответ, замычал, вытирая скрученными черными пальцами глаза, из которых текли слезы или дождевая вода.

– Я знал, что это была всего лишь минута слабости… – Танатос вновь отечески привлек к себе провинившегося, провел ладонью в перчатке по его склоненной голове.

Потом посмотрел на остальных, беззвучно следящих за всем происходящим, и быстрым, едва уловимым для глаз движением сломал слабовольному собрату шею. Тот конвульсивно дернулся, а затем упал на землю, разбрызгав мутную дождевую воду.

Аякс тихо зарычал, молотя хвостом по спине оракула. Герард поднял руку и опустил ее на вздыбленный загривок кота.

– У нас впереди вечность, – продолжил убийца невозмутимо, – но нет времени на слабости.

Другие дэймосы застыли, боясь сделать лишний вздох.

– Он недостоин быть среди нас. Его слишком тревожило благополучие ничтожной плоти. Дании отрекся от величия своего духа, дарованного Фобетором.

Танатос перешагнул через труп, мокнущий в грязной луже.

– Среди вас есть такие, кто продолжает лелеять тлен и сеять сомнения в себе и своих братьях?

Испуганно-яростный, фанатичный ропот отрицания раздался ему в ответ.

– Благополучие плоти? – прорычал Аякс, глядя на создателя кошмаров, благосклонно принимающего заверения в полнейшей преданности. – Что-то не видно, чтобы ты заразил себя проказой!

– Он под маской, – возразил Герард. – Следы невозможно увидеть.

– Нет, он здоров, – фыркнул охотник презрительно. – Поэтому и закрывает лицо. Иначе соратники не поймут, отчего они должны заживо разлагаться в надежде на неведомые силы, а глава не страдает ни от уродства, ни от боли.

Танатос наконец поднял руку, призывая к молчанию, и направился к обнаженному телу, лежащему в центре круга, исхлестанного дождем. Присел рядом, опустил ладонь на спину, покрытую глубокими, все еще кровоточащими ранами.

– Это наша жертва великому Фобетору. И наш гарант грядущего успеха.

Он запустил пальцы в светлые волосы, слипшиеся от дождя, и повернул голову поверженного человека так, чтобы желающие могли рассмотреть лицо.

– Я знаю его, – сказал Герард и почувствовал, как впервые с начала этого видения выдержка готова изменить ему. Гнев забурлил в крови, ища немедленного выхода, и теперь Аякс прикоснулся горячим плечом к его скуле, успокаивая.

– Кто это? – спросил он.

– Фидий, – глухо ответил оракул. – Тот самый, предсказавший появление чумного корабля у берегов Полиса. Великий прорицатель прошлого.

Лицо с обложки учебника гипнологии, известное любому мастеру сна, сейчас было залито кровью, нос сломан, один глаз заплыл.

– Раз за разом, снова и снова мы станем наносить удары. Одни принесут чудовищные разрушения, другие будут невидимы, неуловимы, но не менее смертоносны… Предвестник уже отправлен.

Герард увидел его.

Мертвый корабль с обвисшими парусами, застывший на неподвижной, зеркальной воде маленькой бухты.

В песке пляжа увязла шлюпка, неровная дорожка следов уходит к деревьям, растущим на берегу. Тот, кто прошел здесь, нес гибель для каждого, с кем столкнется. Корабль, черной тенью довлеющий над солнечным морским пейзажем, также был наполнен смертью.

«Я помню это, – понял оракул, ощущая запах соли, водорослей и далекого разложения, – я видел эти фрагменты, представлял их так зримо и вещественно…»

Плоские, вдавленные в мелкий серый грунт очертания человеческой подошвы, длинные борозды там, где нога цеплялась за камень. Перламутровое сияние раздавленной раковины, полоса водорослей на кромке прилива. «Я все это уже видел…»

Голос танатоса не разбил видение, лишь отодвинул, покрыл легкой рябью для того, чтобы оно сложилось в другой фрагмент реальности.

– Сейчас враги не примут идей, которые мы принесем. Чтобы они прониклись ими, поверили, нужен хаос. Который перетряхнет их мир, заставит сомневаться в силе их богов. И принять наших….Принять нас.

Герарду показалось, что он видит тот же сон, что и в травертиновых шахтах Полиса. Декорации немного другие, но суть одна.

Узкие, чужие и смутно знакомые улицы завалены трупами. На всех печать одной и той же смерти – раздутые лимфатические узлы. Atra mors…[16]

Волк, или одичавшая собака, тащит растерзанные, окровавленные внутренности по мостовой. Тревожная дорожка огней тянется из мавзолея Августа, превращенного в крепость. Звучат заунывные песнопения, перемежающиеся плачем и криками. Волны Тибра несут мутную пену, у берегов – погруженные в топкую грязь раздувшиеся мертвые тела.

– Эпидемиями и войнами мы сгоним к ним дикие толпы покорных нам народов, которые принесут с собой веру в нас, а также хаос, болезни и разрушение. В этой гнилой среде потонут их знания, опыт, ценности… Наши враги обладают качествами, которые их же и уничтожат. Сострадание, сочувствие, милосердие. Мы дадим им другие.

Горят факелы, много факелов. В ядовитом багровом свете движутся люди. Толпы гротескно искривленных, обезображенных, придавленных страхом и ненавистью. Разъедающей завистью… Такие, как их видят дэймосы – то, что они взращивали и лелеяли в них, то что ценили больше всего. Покорность своей воле, дикость, агрессию, а также трусость и слабость. Фантасмагории, а не реальные живые существа… Герард видел, как они заполняют Полис, перемешиваются с его жителями, передают вместе со своей кровью свою волю и образ жизни, свои порядки и нравы…

Подмена понятий. Свобода равняется агрессии и жестокости, любовь и дружба превращаются в насилие и подчинение, знания замещаются слепой верой. Борьба за выживание, а не за жизнь.

– Даже если на исполнение нашего плана понадобятся тысячелетия, мы будем ждать. Но начнем прямо сейчас.

Из складок своего одеяния он достал нож с широким и коротким клинком. Приложил острие ко лбу мастера сна и сделал первый надрез. Движения его были неторопливы и тщательно выверены. Герарду казалось, он слышит легкий треск рвущихся тканей, с которым расходилась под острым лезвием кожа, и мягкие удары тяжелых красных капель, выкатывающихся из порезов. Те складывались в очень знакомый рисунок. Цветок мака.

За спиной танатоса зашевелились прокаженные. Как суетливые, уродливые насекомые, подчиненные беззвучному приказу, они начали таскать вязанки хвороста и складывать возле столба, вкопанного в землю. Черная груда, ощетинившаяся острыми сучьями, росла очень быстро.

Аякс застыл, крепко держась когтями за плечи оракула, и хищно следил за дэймосами, не выпуская из виду ни одного. Его ноздри раздувались, ловя их запах разлагающейся плоти, страха и вожделения.