2 часа 15 минут до бомбардировки Неназываемого

Маркони попытался высказать еще какое-то возражение, но Оуэн уже не слушал – его глаза не отрывались от меня. Он оборвал Маркони на полуслове и сказал:

– Все люди здесь. И все зеленые. И смотри, есть только один человек, защищающий тебя. Посмотри вверх, на всех этих зеленых, которые смотрят на нас с крыши. Заметил, что никто из них не спустился и не сказал ни слова в твою защиту? Никто из них не встал здесь, перед тобой, и не сказал: «Если ты возьмешь его, возьми и меня!» А знаешь почему? Потому что каждый из них знает, что ты не сделаешь этого для них.

2 часа 14 минут до бомбардировки Неназываемого

Джон ехал задом, и продолжал ехать. Дальше и дальше по улице, глядя через лобовое стекло Кэдди на тягач и его наклоненный кузов, которые становились все меньше и меньше. Он остановился. И задумался.

Джон выкинул сигарету в окно.

И пристегнулся.

2 часа 10 минут до бомбардировки Неназываемого

– Чувак, – сказал Оуэн, – скорее всего, ты ни черта не поймешь. Но мне нужно это сказать. Потому что, Вонг, мы собираемся умереть. Не думай, что я этого не понимаю. Я знаю, что федералы не собираются выпускать нас отсюда. Так что разреши мне немного поговорить. Я поддерживал порядок в карантине с того дня, как федералы свалили отсюда. Я бы сказал, в конечном счете, – это самое лучшее, что я сделал в своей жизни. Может быть, единственное хорошее дело, которое я когда-нибудь сделал. И все было в порядке. Сбросят ли на нас бомбу, или нас разорвет толпа, я предстану перед Создателем и скажу, что охранял карантин до тех пор, пока мог. И вот мое последнее действие: я объявляю тебя виновным в смерти тридцати мужчин и женщин, и в вероятной смерти еще двухсот семидесяти душ. Я признаю тебя виновным в единственном настоящем грехе, который Иисус просил никогда не совершать: тебе наплевать на всех, кроме самого себя. Док, отойдите в сторону.

Из-за спины Оуэна кто-то сказал:

– Там, снаружи, какая-то вечеринка. Послушайте.

– Что?

– Музыка. Они поставили «Криденс».

И они добавили звука. «Восходит несчастливая луна» гремела вдали, становясь все громче и громче. И к песне примешался другой звук, ужасный шум, словно механический Чубакка упал в камнедробилку.

И в это мгновение «кадиллак» Джона, ревя, взмыл в воздух.

Он пролетел над первой изгородью и почти перелетел вторую – задние шины зацепились за колючую проволоку и начали сматывать ее с верхушки изгороди, так что за падающим Кэдди волочился хвост, как ленточки за воздушным шаром.

Все бросились врассыпную. Радиаторная решетка Кэдди нырнула прямо в середину костра, в воздух взлетели дым, языки пламени и кости. «Кадиллак» запрыгал и наконец остановился посреди дождя из горящих человеческих черепов.

Голос Джона Фогерти смешался и умолк. Дверь водителя открылась, и Джон вывалился наружу, держа в руке обрез.

– КТО-НИБУДЬ ЗАКАЗЫВАЛ ЧЕРТОВ ПОБЕГ ИЗ ТЮРЬМЫ С ОБРЕЗОМ? – проорал он.

СТЕНОГРАММА РАЗГОВОРА МЕЖДУ

ОПЕРАТОРОМ БЕСПИЛОТНИКА

КАПИТАНОМ ШЕЙНОМ МАККИНИСОМ

(ПОЗЫВНОЙ «СТРАЖ»)

И ПОДПОЛКОВНИКОМ ЛОРЕНСОМ

ИГЛСОНОМ («ЯНКИ СЕМЬ-ДЕВЯТЬ»).

15 НОЯБРЯ, 9:55 УТРА

Страж: Сообщаю. Транспортное средство прорвало изгородь карантина с западной стороны. Повторяю. Транспортное средство, по виду гражданский автомобиль, прорвало ограждение.

Янки Семь-Девять: Страж, вы видите нарушение герметичности?

Страж: Отрицательно, э, Янки. На вид ограда не тронута.

Янки Семь-Девять: Страж, мне нужно уточнение. Мне кажется, вы сказали, будто средство транспорта прорвало…

Страж: Утвердительно. Внутри ограды появился автомобиль, водитель вышел.

Янки Семь-Девять: Тогда почему изгородь невредима?

Страж: Э… похоже, он перелетел через нее.

Янки Семь-Девять: Он что?

Страж: Янки, мне кажется, он перелетел через нее. Ну… какой-то грузовик с наклонной платформой. Я думаю, он использовал ее для прыжка.

Янки Семь-Девять: Хорошо. Вы сказали, что ясно разглядели водителя?

2 часа 5 минут до бомбардировки Неназываемого

Джон схватил меня за плечи и заорал мне в лицо:

– ДЭЙВ! ЭТО ТЫ ТАМ, ВНУТРИ? ЭТО Я. ДЖОН. Я ТВОЙ ДРУГ. ТЫ ПОНИМАЕШЬ МЕНЯ?

– Почему ты так говоришь?

Я посмотрел внутрь Кэдди. Джон пришел один.

– Где Эми?

– Не знаю! Я думаю, что за городом.

– О. Слава Богу.

– Или нет. На самом деле я не знаю.

Оуэн шагнул вперед и отбросил в сторону дымящийся череп. Он поднял пистолет.

Джон поднял дробовик. Они внимательно поглядели друг на друга.

– Оуэн? – спросил Джон. – Что ты, черт побери, здесь делаешь?

– Да это же ты, Джон, свихнувшийся сукин сын.

– Он инфицированный? – спросил Джон, обращаясь ко мне.

– Не думаю.

– Никто из нас не инфицирован, – сказал Оуэн.

– Мы… этого не знаем, – сказал я.

– Ладно, не важно, – сказал Джон. – Вам всем надо валить отсюда ко всем чертям. В полдень здесь останется только кратер от бомбы. Оуэн, ты разве не слышал объявление?

– Погоди, – сказал я. – Вы, что, знаете друг друга?

– Ага. Помнишь, я говорил тебе, что подбираю инструменты для него? Это диджей О-Фанк. – Обратившись к Оуэну, он сказал: – Черт побери, я думал, ты не здесь, а на ферме Дэрила, уехал отсюда.

– Я и был. Но поехал в город за пивом и попал в лапы федералам. Я ударил одного из этих парней в скафандрах и, наверно, они восприняли это как признак инфекции.

Я обратил внимание, что все остальные заключенные пялились на нас, видимо потрясенные тем, что мы треплемся рядом с разбитым Кэдди и среди разбросанной кучи дымящихся человеческих останков. Наконец мне пришло в голову посмотреть на кружащих над нами дронов, и я спросил себя, не нацелились ли они на наши бошки прямо сейчас. У меня возникла туманная мысль, что надо бы бежать в укрытие, но до входа в больницу было не меньше ста футов. Два простых неторопливых выстрела для парня, сидящего за консолью в пустыне. Мы могли бы нырнуть в машину, но ракеты дрона без труда превратили бы ее в две тонны горящего стального конфетти.

И, кстати, почему он уже нас не застрелил?

Доктор Маркони подошел к Джону и посмотрел на него.

– Док? Так вы были здесь все время?

– Джон. Я бы спросил, что ты здесь делаешь, но, боюсь, ты мне уже сказал.