получил отказа. В послании к Василию Охридскому апостолик писал, что, как глава Церкви, считает себя обязанным позаботиться об отпавших от Апостольского престола греках, которых он сравнивал с «потерянной драхмой» и «заблудшими овцами». Папа просил архиепископа активно содействовать воссоединению Римской и Константинопольской церквей и убедить в том императора.

В ответном письме, составленном, надо полагать, с ведома василевса, Василий Охридский одобрил желание церковного мира, но отмечал явно незаслуженную оценку византийцев со стороны Рима. Греки не вводили ничего нового, напомнил он Адриану IV, а все новации принадлежат исключительно латинянам. Впрочем, это — второстепенные предметы, не должные разъединять две Церкви, и, по мнению архиепископа, папа найдет в лице императора Мануила I надежного союзника и помощника в своих начинаниях[539].

Что же касается спорных городов, о которых просил василевс, то их, успокоил архиепископ папу, еще предстояло отвоевать у норманнов, а понтифика лишь просили легализовать их по возвращении Византии, но не сейчас. Немного подумав, апостолик согласился и направился на Юг, чтобы быть ближе к событиям, разыгрывавшимся там. А они разворачивались блистательно для византийцев: в течение всего 6 месяцев Михаил Палеолог вернул Византии все территории Лангобардии, которые 150 лет назад были завоеваны гостями с Севера. Теперь все полагали, что византийцы без труда одолеют норманнов[540].

Увы, к несчастью, зимой с 1155 на 1156 г. Михаил Палеолог скончался. А Иоанн Дука, заменивший его на этом посту, имел неосторожность своим высокомерием испортить отношения с союзниками итальянцами. Тем временем король Вильгельм I Сицилийский подавил восстание против себя на острове и в конце апреля 1156 г. направил к Бриндизи громадный флот вместе с хорошо оснащенной и многочисленной армией.

28 мая 1156 г. в морском сражении византийцам был нанесено тяжелое поражение, моментально приведшее к потере всех приобретений последнего года. Причем сам Иоанн Дука попал в плен и был помещен в тюрьму в Палермо. Но его участь казалась счастливой для итальянских баронов, которых норманны массами казнили и ослепляли, а жен и дочерей отдавали в публичные дома и продавали в восточные гаремы. Василевс срочно отправил в Сицилию Константина Ангела — хорошего полководца, сделавшего карьеру из простых воинов. Но по беспечности матросов в одну из ночей корабль военачальника попался сицилийским сторожевым триерам, и Константин Ангел был взят в плен[541].

Надо сказать, Мануил I Комнин очень тяжело переживал эту неудачу, в которой, строго говоря, его винить нельзя никак — не он руководил войсками на полуострове. Но царь желал реабилитироваться и в то же время, как опытный практик, понимал всю тяжесть войны с норманнами при непрекращающихся военных действия на Востоке и Балканах. Поэтому новый полководец Алексей Аксуха, сын великого доместика Иоанна Аксуха, получил инструкции не только о том, с кем из итальянских аристократов завязать дружеские отношения, но и кто может подойти из сицилийцев для обсуждения вопроса об условиях мирного договора. Тот умело договорился с графом Лорителло и уже в январе 1158 г. разбил норманнов у крепости Монте-Кассино.

Это событие изменило направление итальянской политики Германского короля. Он с большой ревностью и недовольством следил за византийскими успехами на полуострове, решив в итоге, что не в его интересах изгонять норманнов из бывших греческих земель. Фридрих Барбаросса весьма холодно отнесся к посольству Мануила I, прибывшему к нему в 1156 г., и дал отрицательный ответ как по вопросу военного союза против Сицилии, так и по поводу возможного брачного союза византийской принцессы с германским принцем.

Теперь уже Комнину пришлось думать о мирных переговорах с Вильгельмом I Сицилийским. И византийский посол Алексей Аксух в 1158 г. подписал 30-летний мир, в соответствии с которым Сицилийский король объявил себя вассалом Византийского императора в обмен на признание его титула в Константинополе[542].

Глава 4. Западная стратегия. Попытки воссоединения Кафолической Церкви

Но и после того, как заклятый враг, столько лет угрожавший Византийской империи, затих, чтобы всего через 30 лет исчезнуть в небытие, конфликт между Римским епископом, Германским императором, Византийским императором и Сицилийским королем отнюдь не был исчерпан. Как и ранее, никто из них не мог рассчитывать на твердую поддержку остальных членов «европейской четверки» — все решала сиюминутная конъюнктура интересов. Пожалуй, в наиболее трудном положении оказался в ту минуту понтифик, который был так слаб и напуган, что судорожно искал спасения у всех сразу. Мануил I Комнин, не встретивший сочувствия в Риме своим предприятиям, отвернулся от него, Германский король угрожал лишить апостолика даже тени прежних властных полномочий, а норманны наверняка не забыли, как Римский епископ боролся против них.

Ужаснувшись своим перспективам, папа Адриан IV поспешил написать Вильгельму I Сицилийскому письмо, в котором, между прочим, были такие строки: «Вильгельму, прославленному королю Сицилии и дражайшему сыну Христову, самому богатому и преуспевающему среди королей и других выдающихся людей века, чье имя прославлено в самых отдаленных пределах земли, благодаря его справедливости, и миру, который он даровал своим подданным, и страху, который его великие деяния вселили в сердца всех врагов Христа». Очевидно, это был уже не тот гордый и уверенный в своем статусе папа, который встречал Фридриха Барбароссу в Риме. И король Вильгельм I, верный своему характеру «медленно запрягать» и избегать конфликтов, простил папу[543].

Да, Адриану пришлось пережить немало унижений, подписывая договор с Вильгельмом, но они совершенно несопоставимы с той яростью, которая охватила Фридриха Барбароссу при получении известия об этом. В октябре 1157 г. он созвал общеимперский съезд в Безансоне, на который съехались представители Италии, Испании, Англии и, конечно, папы. Папа решил активно защищаться, попутно желая вернуть Фридриху Барбароссе ранее нанесенное оскорбление и рассчитаться за предательство в Риме. Уже в первые минуты деятельности съезда папские легаты выступили против безнаказанности грабителей, посмевших напасть на шведского архиепископа из города Лунда. Наверное, кому-то могло показаться, что это — рядовая история, которых происходило в то время тысячи. Однако знающие люди прекрасно были осведомлены о том, что имена грабителей известны Фридриху, и ему не составляло большого труда арестовать их. Но Барбаросса не сделал этого, не желая ссориться со своими вассалами из-за папы. И тот теперь открыто показал, что ему также известны все перипетии этой истории, которую он не забыл[544].

Впрочем, эта деталь — мелочи по сравнению с той партией, которую должны были сыграть папские легаты. А они привезли — ни много ни мало — послание от понтифика, написанное по-латыни, где, между прочим, говорилось, что при