Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Сенсей со своими доморощенными дзенскими коанами часто упрекал Энью в том, что единственное, что стоит между нею и истинным мастерством Пути меча, – отсутствие обучаемого духа.
– Твои руки полны, – говорил он, легонько ударяя ножнами катаны по костяшкам ее пальцев. – Голова забита стратегиями, тактиками и хаотичными мыслями. Возможно, таков Путь Рекламщика, но ни хрена не Путь меча. Расслабься, женщина. Ради всего святого, ну хоть один-единственный раз, расслабься. Во что ты так вцепилась, черт возьми?
Если бы она только знала.
Лишь когда Энье выпал шанс преклонить колени у ног новых Мастеров, она начала понимать, о чем говорил сенсей. С наступлением ранних осенних ночей она снова и снова возвращалась в то место под железнодорожным мостом, где изысканно-уродливые Дети Полуночи ждали возможности открыть ей новый Путь.
Она узнала имена и природу своих врагов, фагусов, нимродов – оба названия казались неуклюжими и громоздкими, но со временем стали привычными, как старые перчатки, – и причину, по которой нимрод не умер, невзирая на ужасные раны, которые она ему нанесла, а регенерировал и перевоплотился в нечто новое. Будучи не живыми существами, а плодом подсознания, все фагусы продолжали проявлять себя как различные аспекты все того же подсознательного мышления. До той поры, пока аномалия в интерфейсе реальность/Мигмус, благодаря которой их существование стало возможным, не будет возвращена к гармоничному состоянию. Или пока не будет стерт тот разум, чье подсознание их породило.
Она узнала название и природу собственной силы: миф-сознание. Сперва слово было горьким на вкус, как первый глоток церемониального японского чая, но по мере того, как она пила его снова и снова, его священная природа наполнила ее существо. Осознающая мифы – да, она осознает мифы; она часть избранного сестринства, которое на протяжении всей истории человечества направляло и придавало форму глубочайшим человеческим страхам и надеждам, превращая их в богов, демонов и героев темнейших ночей. Миф-осознанная. Она поняла, что это не просто слово, а титул или меч; как меч, оно рассекало реальность, и та кровоточила.
– В отличие от Антагониста, ты не обладаешь великой способностью придавать форму грезам, – сказал ей Сумокрошка, на чьем потном теле плясали тусклые отблески тлеющих углей. Бумбокс, подключенный к автомобильному аккумулятору, отбивал ритм ночного хип-хопа. – Рецессивные гены разбавили наследие. Поколение пропущено. Ты лишь недавно развила способность взаимодействовать с Мигмусом. Талант надо развивать осознанно, если хочешь принести исцеление.
Прижимаясь к спящему Солу, в чьем теле еще не угасло любовное пламя, она при свете желтых уличных фонарей читала в постели архив Рука.
Глубокой ночью меня охватывает страх, когда я думаю вот о чем: мы каким-то образом потеряли способность генерировать новые мифологии для технологической эры. Мы скатываемся в мифотипы другой эпохи – эпохи, когда проблемы были намного проще, четко определены и их можно было решить одним ударом меча, поименованного… кажется, Дьюртан? Мы создали удобный, выхолощенный псевдофеодальный мир троллей, орков, магов, мечей и магии, большегрудых женщин в куцых доспехах и подземелий с драконами; мир, в котором зло – это сонм разъяренных гоблинов, угрожающих захватить Хоббитанию, а не голод в странах Африканского Рога, детское рабство на филиппинских потогонных производствах, колумбийские наркокартели, необузданные силы свободного рынка, тайная полиция, разрушение озонового слоя, детская порнография, снафф-видео, гибель китов или осквернение дождевых лесов.
Где мифический архетип, который спасет нас от экологической катастрофы или долгов по кредитным картам? Где Саги и Эдды о Великих городах? Где наши Кухулины, Роланды и Артуры? Почему мы возвращаемся к этим упрощенным героям упрощенных дней, когда черное было черным, а белое – белым, как стиральный порошок?
Где Переводчики, которые могут превратить наши мечты и страхи, наши надежды и опасения в героев и злодеев Нефтяного века?
И вновь, пока холодный ливень хлестал по грязюке промышленных кварталов, она пыталась согреться в своем флисовом худи.
– Вы мне все время говорите – говорите и говорите, – что я должна принести исцеление. Я не понимаю, о чем речь, как это сделать и, если на то пошло, зачем.
Капли дождя барабанили по черной пластиковой крыше их маленького зала заседаний. Лами свернулась в тугой клубок, обняла себя тонкими руками, чтобы согреться. Косяк передавали по кругу, справа налево, против часовой стрелки, колдовским способом. Заговорил Луноликий:
– Чем глубже твой Антагонист пускает корни в Мигмус, тем могущественнее она становится, тем сильнее размывается граница между двумя состояниями – «настоящим» и «Мигмусом». Не завтра, не в следующем году или десятилетии, но однажды наступит момент, когда различия станут настолько неощутимы, что исчезнут вовсе.
Лами подхватила нить разговора. Пальчики выдохнула бледное деревце ароматного дыма из дырки в трахее.
– Мы говорим о крахе общепринятой реальности, известной нам вселенной, пространства и стрелы времени. Причина и следствие утратят смысл; настоящее, прошлое и будущее перестанут быть дискретными сущностями; все будет существовать одновременно и вечно. Вещи будут происходить, события – случаться, объекты – создаваться и распадаться без какой-либо причинно-следственной связи или обоснования.
– Хаос, – подхватил Сумокрошка. – Полный хаос.
– Но как? – воскликнула Энья. – Как, как, как? Вы же мне ничего не объяснили. Господи, я должна спасти вселенную, а вы даже не говорите, как мне пережить следующую неделю.
– Помощь, превосходящая понимание, – сказал Луноликий, размазывая таракана на картонном полу каблуком своего мартенса. – Твой собственный талант, твое миф-сознание – единственное, что может тебе помочь. Так или иначе, он даст тебе оружие.
– И еще есть шехина, – добавила Лами.
– Шехина, – прошептал Сумокрошка, и струны Виолончели простонали минорный аккорд, а Пальчики сложила головоруку в жест, который красноречивее всяких слов говорил об опасности.
Слово «шехина» Дети Полуночи упоминали часто; ответы на любые вопросы о его смысле они прятали от Эньи, бродившей с фонарем, в темнейшем ларце печалей. Но в архиве Рука содержались кое-какие намеки и аллюзии.
Если мы принимаем миф-сознание как измененное состояние, сродни гипнозу, сновидениям, наркотическим галлюцинациям, нельзя ли искусственно вызвать его, как и все перечисленные состояния? В прошлом я добился успеха в наведении миф-осознанного состояния с помощью гипноза; следует уточнить, что субъект от природы обладал высоким уровнем миф-сознания. Нельзя ли с помощью искусственных средств стимулировать талант осознания мифов, которым обладаем мы все, включая таких на редкость нечувствительных субъектов, как я?
Я думаю, ключ к разгадке – наркотики. Употребление наркотиков в целях священнодействия играет центральную роль во многих религиях, и не в последнюю очередь в христианстве. В конце концов, алкоголь – самый широко распространенный наркотик. Мистический