– Ну, против Янсена еще какой зверь! А она говорит: наш батюшка к вам не будет иметь претензий, за это я ручаюсь, карточный долг есть долг, только сделайте так, чтобы мой брат не летал! Предлагала мне денег для ставки, я отказался, конечно.

– Конечно? А что ты поставил?

– Дядину лошадь поставил бы, если бы проигрался сильно.

– Дядину?

– Практически свою, дядюшка говорил, что подарит мне ее, если попрошу. А Янсен, как понял, что проигрывает много, и я ему сказал: поставь свой аэроплан – он даже обрадовался. Думаю, Мама его и сестра были правы. Летать надо любить, сильно любить, или дрянь дело.

– Это верно.

– Да.

– Ну а что же сестра?

– Густаф, я сообщаю тебе невероятную новость: иногда просьба дамы – это только просьба, не повод для любовной аферы. Она не красавица, кстати, похожа на своего брата. Но я ей благодарен. Хотел продать выигрыш – познакомился с Эноком. Он уговорил меня на пробный урок, потом сказал, что поможет мне доучиться за половинную стоимость и получить бреве. Так и попал на эту галеру…

Ага, думала Гюда, прихлебывая свой кофе, Оскар и есть мой теперешний человек, точно. На него самолет тоже внезапно налетел, как и на меня. Да, он военный, но ведь, сам сказал, собирается уйти в отставку, чтобы стать профессиональным авиатором, когда денежек подкопит. С этим поможем, дайте только разобраться, что тут как устроено.

Фабрика в Ландскруне делала аэропланы. А неподалеку было поле для испытаний. То есть инженерам было нужно, чтобы их самолеты – деток и внуков Блерио – кто-то испытывал, пилотам – чтобы самолеты испытывали их. Там же была и летная школа: в ней учили тех, кто хотел стать авиатором и, конечно, имел достаточно денег. Гюде это было на руку, ученики попадались такие же бестолковые в летном деле, как она сама. А пилоты у Энока были опытные. Альрик и Оскар летали второй сезон, а Густаф даже третий.

По побережью шла осень, на скалах рыжели рябиновые листья. В рубахе и юбке летать стало окончательно холодно, и Гюда сшила себе комбинезон, как у механиков. Девицам томте дозволялось при нужде одеваться парнями (правда, о комбинезоне обычай ничего не говорил). В свой черед Гюда наведалась в город, познакомилась с местным народцем, заказала у шорника шлем и куртку. Томте Ландскруны были с ней вежливы, но, узнав, что она состоит при фабрике, в гости не звали.

Галка, посланная в Лидингё, давно вернулась, получила в уплату позолоченную пуговку от корсажа, с граненой стеклянной серединкой. Сказала, что всё передала. Но когда Гюда спросила, что матушка с батюшкой велели передать в ответ, глупая птица ответила: «Ничего не велели». И ладно.

Потом кончился летный сезон. Задули ветра, посыпались холодные ливни, и к струям воды всё чаще примешивался толченый лед. Хорошо, что в стружках и щепках на заводе не было недостатка, да и в кухне топили печку каждый будний день. Сторож сторожил и таскал воду, жена его стряпала на всех.

Авиаторы исчезли: Оскар отправился в свой полк, Густаф – в Париж, Альрик подрабатывал репетиторством в Лунде. Но фабрика продолжала работать.

Там среди всех Гюда выделяла Самуэля. Как-то раз он допоздна возился с деталями для новой модели и забыл закрыть бутыль с лаком. Гюда, конечно, не могла допустить, чтобы лак закозлился. На следующее утро Самуэль взял с полки закрытую бутыль – и вдруг хмыкнул, и замер, забрав усы в кулак. А за обедом соскреб в ложку остатки перловой каши с тарелки и потихоньку опустил эту ложку под стол, на пол. Приятно встретить человека, понимающего, что к чему, знающего старые обычаи.

Земля белела под черно-сизым небом, в камине огонь ломал щепки. Мыши с чердака приходили греться к Гюде. Она их не гоняла: всё же веселее учить физику и инженерные науки, когда в каморке живое дыхание.

Весной Гюда стала делать себе воздушный винт. Для начала поступила просто и некрасиво – позаимствовала винт у одной из маленьких моделей Блерио, стоявших в нарядной комнате, где Энок и другие фабричные начальники принимали гостей и вели с ними беседы про деньги. Мотор ей не требовался: заставить неживое двигаться, будто живое, может самый захудалый томте, даже те одичалые и странные, что живут в брошенных домах. Винт крутился исправно, и Гюда, держа его, как барышня зонтик, и поворачивая туда-сюда, легко научилась летать. Об одном она не подумала: свежий ветер подхватил ее, будто кленовое семечко, и как ни поворачивай маленький пропеллер, он не мог пересилить поток. Мощности не хватало.

Гюду несло над проливом Эресунн. Синее полотно воды, голубое в позолоте небо, сиренево-розовые облака у горизонта, ограненный камешек крепости у воды. Дания близко, хоть перекинь мост и иди пешком, а впереди Каттегат… Когда стало почти совсем поздно, она набралась храбрости, опустила пропеллер вниз и вошла в пике. То-то хохотали над ней зловредные скальные тролли! Обратно она шла пешком, дождавшись ночи: ветер не стихал.

Из этой истории ясно следовало, что для полетов надо сделаться побольше, а винт нужен не игрушечный, пусть и не в человеческий рост. И следить за погодой.

С куском ясеневого дерева ей повезло. Как только начался новый сезон, очередная машина, управляемая учеником Альрика, не сумела затормозить при посадке и вписалась в стену ангара. Пропеллер надломился очень удачно, то есть для Гюды удачно, а пилоты и механики, отойдя в сторонку, ругались, как те же скальные тролли. Отломанную лопасть она унесла, ну а дальше пришлось масштабировать чертежи и ночами браться за резаки, рубанки и сверла. Старалась потом всё прибирать за собой, но Самуэль всё равно иногда задумчиво посматривал на верстак, будто припоминая, как вчера был закручен винт у тисков.

Наконец она просверлила в центре дырку, то есть отверстие («Дырка знаешь где?» – любил спрашивать у молодых рабочих мастер Леннарт). Втулка и ось были добыты неправедным путем – списаны после того, как ось по некой таинственной причине начала заедать. Гюда решила, это невысокая плата за полгода работы на фабрике, за сотни винтов, затянутых в самый раз, сотни трещин, остановленных в самом начале, за вовремя прочищенные маслопроводы в моторах. Даже хозяева завода говорили, что год начат на редкость удачно. И при этом никто (кроме Самуэля) ни разу не предложил ни каши, ни одежды!

Немало удивлялись чайки на островах, видя в небе маленькую томте под кисейным зонтиком, к которому лучше не приближаться. Вскоре Гюда могла без хвастовства сказать, что берег Эресунна она изучила не хуже, чем постоялый двор, где выросла. И не только внизу, но и наверху – воздушные течения с моря и в море, теплый круг над городом, пятнышки поменьше над селами и хуторами. Как говорил господин Энок, конструктор без опыта полетов владеет лишь половиной знания. А он знает, что говорит, он свои изыскания о самолетном крыле защитил от кого-то в университете.

– Масло не идет!

– Клапан подкачки, – кротко сказал Оскар.

– Где?

Если у человека достаточно денег на уроки пилотирования, он может когда-нибудь купить самолет, говорил Энок. Это бизнес, говорил он, намного более прибыльный, чем любое репетиторство, слышишь, Альрик? И гораздо менее хлопотный, чем воздушные шоу, согласен, Оскар? Поле, аэропланы и бензин мои, работа ваша, оплата уроков идет вам, оплата счетов за повреждения аэропланов и всего, во что они врежутся, идет мне, потенциальные клиенты тоже мне, так что будьте с ними милы. Густафа это не заинтересовало, а бывший студент и лейтенант в отпуску согласились. Но Оскар иногда сожалел.