– Сегодня утром я прочитала во «Франкфуртской газете» страшную историю о том, как подмастерье связал мальчика и засунул ему в рот белую мышь. Бедный мальчик умер от страха. Один из моих врачей сказал, что он послал в Тифлис целую корзинку с белыми крысами.

На ее лице появилось выражение отвращения, она прижала руки к груди и закричала:

– Стойте! Не говорите ничего! Не трогайте меня! Господин доктор, представьте, одна из крыс была в моей постели!

Он ввел Эмми в состояние сна, подобрал газету, лежавшую на столике у кровати, и почитал историю о молодом парне, с которым плохо обращались. Не было никакого упоминания о мышах или крысах. Какая–то мысль, галлюцинация, страх, гнездившиеся в голове фрау Эмми, соединили мышей и крыс с тем, что она прочитала в газете.

Лишь выявив, что было причиной приступов ужаса у фрау Эмми, он мог попытаться рассеять их. Отныне он распознал известную параллель между ее болезнью и случаем Берты Паппенгейм. Он попытался в разговоре с Йозефом Брейером оценить степень сходства, определить возможности исцеления, но Йозеф не пожелал втягиваться в дискуссию.

Зигмунд довольно долго внушал фрау Эмми, находившейся в состоянии гипнотического сна, что боязнь таких животных, как мыши, крысы, змеи, рептилии, – дело нормальное, но это не должно портить ей жизнь. Он внушал, что ей следует перестать думать о них, отбросить мысли о них, смотреть на них как на нечто обычное, не имеющее значения. Он говорил:

– Фрау Эмми, вы можете сделать выбор.

Во время следующего сеанса, когда она находилась под гипнозом, он спросил, почему она так часто пугается. Она ответила:

– Это связано с воспоминаниями ранней молодости.

– Когда?

– Первое воспоминание: когда мне было пять лет, мои братья и сестры часто бросали на меня дохлых животных. Именно тогда у меня возникли обмороки и спазмы. Но моя тетя сказала, что это неприлично и таких приступов не должно быть, и они прекратились. Когда мне было семь лет, меня вновь напугали – я увидела свою сестру в гробу; затем, когда мне было восемь лет, мой брат стращал меня призраком, закутываясь в простыни; и еще, когда мне было девять лет, я увидела мою тетю в гробу, и у нее вдруг отвалилась челюсть.

После каждого упоминания она дрожала, ее лицо и тело подергивались. Она лежала на подушках обессиленная, судорожно глотая воздух. Он налил воды в тазик, намочил полотенце и вытер пот с ее лица, затем мягко помассировал ее плечи. После этого Зигмунд встал, подошел к окну и, глядя в сад, попытался понять мучительные переживания фрау Эмми. По меньшей мере, год отделял один инцидент от другого; они должны были отложиться в различных наслоениях ее памяти, однако она соединила все элементы вместе в связный рассказ, отвечая на простой вопрос.

Когда он спросил, каким образом она сумела сделать это, Эмми ответила:

– Потому что я часто думаю об этих страшных сценах. Я вижу все так отчетливо, все формы, образы, краски, словно переживаю их сейчас.

Он осторожно погладил ее веки, чтобы ввести в более глубокий сон, одновременно обдумывая по отдельности составные части ее рассказа. Может ли она помнить на самом деле так хорошо сцены, когда ей было всего пять лет? И бросала ли в действительности ее сестра дохлых животных на нее? Это представляется невероятным. Не страдала ли она в детстве приступами и спазмами? Она не упоминала об этом, когда говорила о ранних симптомах. По–видимому, она была здоровой девочкой.

– Во всяком случае, были такие инциденты или нет, я предлагаю, чтобы вы забыли о них. Наши глаза видят в течение жизни буквально миллионы картин, и мы не обязаны их помнить. Фрау Эмми, мы свободны выбирать картины. Я предлагаю, чтобы вы решили не вспоминать об этих сценах, и думаю, что вы способны выбросить их из головы. У вас достаточно сильная воля и разум, чтобы сделать это. Набросим на них покрывало, чтобы они стали неразличимыми, а затем и полностью исчезли.

На следующий день, обнаружив, что у нее остались боли в желудке, он попытался добраться до причины тика. Он спросил:

– Фрау Эмми, с каких пор начался у вас тик, при котором вы издаете странный щелкающий звук?

Фрау Эмми ответила легко и с полным знанием не только самой беды, но и момента ее начала:

– Тик у меня последние пять лет, с того момента, когда я сидела у кровати спящей дочери, которая была больна и нуждалась в полном покое.

Он сказал с сочувствием:

– Воспоминание об этом не имеет значения для вас, фрау Эмми, ведь с вашей дочерью ничего не случилось.

– Я знаю. Но тик наступает, когда я обеспокоена, напугана или встревожена.

В этот момент в комнату вошел Йозеф Брейер вместе с домашним врачом. Тут же фрау Эмми вытянула руку и закричала: «Стойте! Не говорите ничего! Не трогайте меня!», после чего Брейер и домашний врач удалились без всяких церемоний.

Во время следующего сеанса гипноза Зигмунд просил ее рассказать о других испытаниях, которые напугали ее. Она ответила:

– Я видела ряд других сцен и могу воспроизвести их сейчас. Я видела, как забирали мою кузину в сумасшедший дом, когда мне было пятнадцать лет. Я пыталась кричать о помощи, но не могла и потеряла способность говорить до вечера в тот день…

Он прервал ее:

– Когда в другой раз вас встревожила мысль о потере рассудка?

– Моя мать некоторое время находилась в приюте. Одно время у нас была служанка, которая рассказывала страшные истории, как привязывают к стульям больных, избивают и заставляют кружиться, кружиться, кружиться, пока они не потеряют сознание.

Рассказывая об этом, она встревоженно сжимала и разжимала пальцы, губы были плотно стиснуты под влиянием страха. Он сказал ей, что она слишком проницательна, чтобы верить россказням служанки, что он сам работал в приюте и знает, каким вниманием окружены больные. Он внушал, что нет нужды поддаваться басням, что они не касаются ее.

На другой день, когда она расслабилась в постели и выражение ее лица было более веселым, он попросил:

– Будьте добры, раскройте мне значение вашей фразы: «Стойте! Не говорите ничего! Не трогайте меня!»

Эмми спокойно ответила:

– «Стойте» означает, что появляющиеся передо мной фигуры животных, когда я в плохом состоянии, начинают двигаться и нападать на меня, если кто–нибудь сделает движение. «Не трогайте меня!» – следствие случая с моим братом, который заболел, приняв большую дозу морфия. Мне было тогда девятнадцать лет, он схватил и сжал меня. А когда мне было двадцать восемь, заболела моя дочь и она в бреду так сильно обхватила меня, что почти удушила.

Вновь Зигмунд принялся устранять воспоминания о каждом инциденте раздельно, прибегая к отдельным внушениям. На следующем сеансе, когда фрау Эмми была в глубоком сне, он спросил о причине ее заикания. Преодолевая большое возбуждение и речевые помехи, она рассказала ему, как однажды, когда она находилась в экипаже с детьми, понесла лошадь; а в другой раз, когда во время грозы она ехала с детьми в коляске, молния ударила в дерево прямо перед ними и лошади сделали бросок. Она тогда подумала: «Держись, не кричи, твой крик напугает лошадей, и кучер их не удержит». С этого момента она стала заикаться.