— Да я понимаю, что после плена, да и чудес всех этих, веры нам никакой. Теперь долго нервы трепать будут. — Обреченно махнув рукой, старшина, добавил: — Да что уж там… Сходил бы ты, командир, поспал. А то так и челюсть недолго вывихнуть.

После такого предложения Ссешес титаническим усилием сдержал зевок и, сделав каменное лицо, выдал ЦУ:

— Сегодня вечером идем в рейд. Идем я и твоя парочка — Юра и Гена. Подготовь запасы на пару дней и выдай парням немецкие карабины и патроны. Остаешься за главного над хумансами. За периметр не беспокойся — Дух Чащи прикроет. По Иванову на будущее — в конфликт не вступай, а что рассказывать, решай сам, вроде не дурак. Он или подобный ему нас еще не раз посетят. Олегу скажи, чтобы работал со своим радио прямо из лагеря — так будет для него безопаснее. По Ва Сю — ее просьбы воспринимай как мои.

После паузы, возникшей в речи дроу, старшина вставил свой вопрос:

— Так она же по-русски…

Улыбка, всплывшая на лице Ссешеса, прервала вопрос на полуслове.

— Об этом ты лучше с ней сам побеседуй. Я — спать. Проснусь ближе к закату.

Зажмурившись, а потом резко раскрыв глаза, дроу поднялся, помотал головой, пытаясь отогнать неотвратимо надвигающийся сон, и медленным шагом направился в сторону входа в подземелье…

Когда-то. Где-то

Большие каменные колокола огромного храма Паучьей Королевы возвестили о начале нового обряда. Звон пробудил от транса. Мучительного транса, застилающего разум чудовищными, нереальными картинами, наполненными странными, искаженными образами, просто не имеющими права существовать в реальном мире. Какие-то обрывки… Впрочем, не важно… Именно поэтому звуки и образы окружающего мира не сразу пробились сквозь марево кошмарного сна, все еще застилающего окружающее.

Черный шелк кожи, сливающийся с окружающей темнотой, тихий шелест спадающих на пол одежд. Тончайшее, практически неразличимое ощущение прикосновения кончиков когтей, заставляющее появившиеся на коже многочисленные мурашки усердно маршировать по позвоночнику. Мгновение узнавания, растянутое на годы, столетия, проносящиеся перед взором. И как следствие — панический рывок со ставшего вдруг предательски мягким ложа.

Вскочить, обливаясь холодным потом… Скорее, еще скорее! На колени! И, замерев, перестав дышать, ожидать своей участи. Ибо не живут долго те, кто стал причиной недовольства или, не дай Ллос, гнева Valsharess.

Ожидание шороха разворачиваемого змееязыкого кнута, ставшего любимейшим из орудий когда-то пятой из семи дочерей верховной жрицы Йвот-Линид, причиняло как бы не больше страданий, чем его утонченные ласки, поцелуи ударов, заставляющие мышцы тела жить своей собственной жизнью, содрогаясь в конвульсиях боли.

Любая из высших жриц или Матрон сиятельных Домов является экспертом в причинении боли и смерти, они считаются наиболее жестокими из всех существ, населяющих Подземье. Это также убеждение, сердце их культурного развития. Боль, причиненная старшему, является необходимым средством в конце пути. Боль, причиненная подчиненному, неважна, поскольку подчиненный неважен. Дроу жестоки лишь частично, поскольку они буквально не видят никакого различия между пыткой, подгоняющим и заставляющим лошадь идти быстрее ударом хлыста или ремонтом садового инвентаря. Боль и страх можно рассматривать как цемент, скрепляющий общество дроу.

Этот философский фундамент — результат деятельности самого общества, в котором каждый вечно интригует в желании получить большие власть и мощь, чем другие. Это паранойя, каждое слово и поступок должны быть тщательно изучены и проверены на предмет скрытой угрозы. Все, несомненно, ожидают обмана и предательства во время сделки, это сильно распространено, особенно среди жриц Ллос и Матрон благородных Домов. Лавочник замышляет уничтожить конкурентов и, например, подставляет их под гнев жриц Ллос. Солдат ослабляет доспехи товарища, в надежде что его смерть в бою даст ему повышение. Приближенный слуга просит рабов отравить госпожу, а затем убивает рабов, вместо того чтобы выполнить обещание даровать им свободу… Жестокий, но вместе с тем совершенный механизм самоорганизации социальных уровней, обеспечивающий тот уровень социальной напряженности в обществе, который никогда не приведет ко всеобщему восстанию или волнению черни. Все просто: если ты недоволен своим местом в иерархии Дома, устрани или подставь вышестоящего и займи его место. Этика общества дроу, «Этика тишины», как ее еще можно назвать, позволяет это… Есть только два условия — не попасться во время убийства и эффективно выполнять социальные и экономические функции устраненного.

Лучшая из лучших, чьи игры не раз удостаивались благосклонного взгляда Богини, владычица Седьмого Дома…

Мгновение за мгновением, падающие на весы… Капля, бегущая по антрацитово-черной коже виска, меняющая направление из-за бешено пульсирующей жилки, как будто вот-вот готовой прорваться и оросить окружающее радугой крови, черной из-за недостатка освещения… Ощущение медленного, как будто во сне, прикосновения узкой, исполненной изящества и неги ладони…

Из-за полированных хрустальных окон доносились звуки суеты на темных улицах, крики лавочников и торговцев рабами повествовали об обмане или готовности быть обманутыми собственными клиентами. А внутри укрепленного алькова, за толстыми, не пропускающими ни звука, обитыми железом дверьми происходило странное, нереальное действо, заставляющее разум корчится в судорогах страха, непонимания, отвращения и, как это ни странно, наслаждения…

Острые коготки, поблескивающие в полумраке чернью полировки, скользящие по шелковой поверхности кожи… Легкие, кажущиеся воздушными прикосновения губ и заслоняющий окружающее звук дыхания… Вдох… Тонкая линия чертит руну страсти на обнаженной груди… Выдох…

Ожидание обжигающей боли начинает все больше и больше перерастать в мертвенный вал страха — нет, ужаса, захлестывающего сознание. Доброта и необычность поведения Матроны завораживали и заставляли вздрагивать от каждого прикосновения. Мягкие прикосновения женских губ горели на теле выжженными клеймами. Манящий красный язычок, казалось, прикасался непосредственно к поверхности души, заставляя ее сжиматься и пульсировать. С каждой секундой, с каждым мгновением, падающим подобно острым булыжникам в озеро разума, волна паники, охватившая все естество дроу, более и более нарастала. Дыхание становилось прерывистым, на серой от страха коже выступили первые капли холодного, как сама смерть, пота.

Ощущение неправильности, нереальности происходящего, подхлестываемое ужасом, сжимало горло, заставляло глотать вдруг ставший вязким, как кисель, воздух. Гаснущее зрение нанесло рассудку последний cup de grace, и с диким криком покрытый мурашками страха Глава Дома Риллинтар буквально взлетел с пропитанного холодным потом дневного кошмара ложа…

Перед его взором медленно гасла, затираемая видом окружающих стен, добрая, чуточку робкая улыбка, светящаяся от нежности.

Ссешес Риллинтар

Фу-ух… Пытаясь унять бешено стучащее в груди сердце и кое-как успокоиться, я присел на корточки и прислонился затылком к покрытой оплавленными выступами стене. Да что там присел, скажу начистоту — сполз. Ноги не держали абсолютно. Да и колотило так, что если бы взял в руку стакан с водой, до рта бы не донес. А если бы донес, повыбивал бы половину кусалок.