Чарлз хмыкнул с нетерпением, а скорее с отвращением.

– Делай, как знаешь. Только имей в виду: сегодня жарко. У коляски специально для таких случаев имеется капор. Проследи, чтобы Дэйзи не перегрелась.

Ясно: Стелле пора убираться из кабинета. Она вышла, тихо затворила за собой дверь. После их с Дэном неудавшегося бегства Чарлз потерял интерес к роли любящего мужа. Перестал обращаться к Стелле, когда сам не мог справиться с каким-нибудь делом, предпочитал попросить Аду или доктора Уолша. В приход ему прислали нового помощника, юношу по фамилии не то Оуэн, не то Эван, и скоро тот, практически в прямом смысле, стал его правой рукой.

Августовское солнце казалось раскаленным добела, Стелле жарило макушку, тротуар плавился. Под оборчатым капором коляски Дэйзи хныкала, растягивала ротик, морщила личико… Впрочем, таблетки уже начали действовать, и Стелла не сопоставила это личико с жалобными звуками. Так она добралась до мясной лавки, оставила коляску у крыльца, вошла, встала в очередь. Ада болтала с Этель Коллинз. При появлении Стеллы она смерила ее презрительным взглядом и нарочито отвернулась.

С тех пор как Стеллу уличили в супружеской измене, все разговоры при ней смолкали. Враждебный взгляд и поджатые губы благонравной матери семейства были красноречивее осуждающих слов. Стелла прислонилась к стене у двери. Подумаешь, всеобщее осуждение; зато ей не надо напрягаться, вылавливать фразы из мутного бульона, которым теперь стал ее мозг; вымучивать светскую беседу. В душной лавке жужжали разъевшиеся мухи – одна привязалась к Стелле, норовила сесть на лицо. Запах крови и теплого мяса напомнил о Зефирке, и Стелла вдруг расплакалась.

С головокружением, чуть живая она шагнула из мясной лавки. Муха вылетела следом, пристроилась у виска. Жужжание было неотвязным, наверное, муха запуталась в волосах Стеллы. Стелла затрясла головой. Бесполезно – не отстает. Напротив, жужжит все басовитее, все громче, заполняет мерзкими звуками пространство. Стелла зажала уши руками и ускорила шаг. Она шла, не отрывая взгляда от мостовой, от мелькания собственных туфель. Потом побежала. Она бежала, бежала, бежала, бежала…

Остановил ее взрыв. Земля разверзлась под ногами, всосала воздух лишь для того, чтобы выпустить в виде раскаленного фонтана. Все задрожало вокруг, на миг стало зыбким, будто мир приготовился распасться на куски.

Но нет, мир не распался, выстоял. Грохот угас где-то вдали, и тишину заполнили колокольные звоны и людские крики. Дымовой столб распускался над крышами подобно черному парашюту, но ближайшие к Стелле дома оставались на месте. Стелла огляделась, моргая и щурясь.

Где это она? Улица незнакомая, дым – с той стороны, откуда она пришла. Там воняет и жужжит мухами мясная лавка. Там Стелла оставила Дэйзи.

2011 год

Библиотека стала почти домом. Джесс привыкла ходить в читальный зал каждое утро – отчасти ради того, чтобы отдохнуть от общежития, но еще и ради переписки с Дэном. Оба не теряли надежды найти Стеллу. В длинном, как трамвай, компьютерном зале у Джесс был любимый компьютер – последний в ряду, возле батареи, у окна. Джесс нравилось, оторвавшись от экрана, окинуть взглядом скверик и скамью, на которой она когда-то ела сосиску в тесте. Как представишь, сколько в ее жизни изменилось всего за несколько недель, так просто голова кругом идет. Прежде чем начались улучшения, пришлось пострадать. Зато теперь жизнь вошла в правильное русло. У Джесс есть жилье, перспективы, независимость, цель. Все хорошо. Только без Уилла Холта ничего бы не было. Джесс очень хотелось поблагодарить своего спасителя. А заодно показаться ему с вымытыми волосами и в нормальной одежде, а не в больничной рубахе.

Она смотрела на газон. Под деревом распустились желтые нарциссы. В школе ко Дню матери Джесс и ее одноклассники делали трехмерные открытки, для длинного рыльца цветка используя фрагменты яичных контейнеров. Джесс, конечно, не задумываясь, дарила свою открытку бабуле. Но вдруг ей вспомнилось, как некая Джейси Рид спросила, почему у Джесс нет мамы. Давняя картинка потрясла отчетливостью: ярко-желтая краска, густая, как яичный желток, наслаждение возить кисточкой по рыльцу картонного нарцисса. «Она меня на хахаля сменяла». После такого ответа Джесс вполне предсказуемо провела большую перемену под дверью директорского кабинета – за грубость. Теперь, через пятнадцать лет, возмущение несправедливостью было столь же сильно, что и в тот далекий мартовский день. Джесс всего-навсего повторила тогда бабулины слова.