– И что же?

– Мэр Торрента говорил не по-испански, вернее, не на кастильяно, который мы изучаем как классический испанский, а на валенсиано, который гораздо ближе к каталонскому наречию. Мигель как испанец, наверно, что-то понял, и то не все. Ну, представьте – вам нужно переводить с украинского, а вы его не знаете. Очень приблизительно улавливаете, о чем речь, не более того. Вот как-то так.

Зубов поразился перемене, которая произошла с Катрин, пока она рассказывала о том, в общем-то, трудном для нее времени. Ее голос звучал весело, а на щеках появился румянец.

– Итак, вы чувствуете себя до сих пор обязанной ему, – подытожил Зубов.

– Нет, не обязанной, – поправила его Катрин, – благодарной. И я не хочу, чтобы его подозревали из-за того, что я вам в прошлый раз наговорила. Забудьте.

– О нет… – Зубов покачал головой, – если у нас и есть подозрения на его счет, то уж никак не благодаря вашим показаниям. Речь идет о двух убийствах, и то, что связало вас много лет назад, никак не повод исключать Кортеса из числа подозреваемых.

Катрин поникла снова:

– Да, слово не воробей…

– Именно, – кивнул Зубов, – причем не ваше слово, Катрин.

…Сергей сидел перед телевизором с выключенным звуком, поглощенный невеселыми мыслями. Обманывать себя можно сколько угодно, но от этого мало что изменится. Он помнил бешеную, прямо таки первобытную злобу, захлестнувшую его в утро, когда он увидел ее с разбитым лицом и синяками на руках, и он помнил источник этой злобы: он был оскорблен, его самолюбие – уязвлено. Он помнил, как засыпая после снотворного, она прошептала распухшими губами: «Сережа, за что он меня так? Я же люблю его», и Сергея скрутило от непреодолимого гнева. Лишь мощным усилием воли он не позволял себе признаться в том, с какой безудержной силой его влечет к ней – недосягаемой в слепой привязанности к другому мужчине.

Он увидел ее впервые на даче, закутанную в несколько свитеров, завороженно смотревшую на Орлова. Она не видела вокруг никого – и его, в том числе. Но хотя впоследствии они стали близкими друзьями, он позволял себе смотреть на нее только как на приятельницу – доброжелательно, с долей иронии, изредка срываясь на то, чтобы задержать взгляд на ее высокой груди, стройных ногах или изгибе царственной шеи.

Сергей прикрыл глаза, и ее образ так ясно встал перед ним, что перехватило дыхание. После того кошмара на дне рождения между ними возникло опасное, щекочущее нервы напряжение – причем, как с его, так и с ее стороны. Катрин больше не могла воспринимать его только как друга – для нее он был мужчиной, которого она знала близко и ни на миг не обманывалась по поводу его отношения к себе.

Он знал многих женщин – и ни одна не вызывала в нем такого волнения, как Катрин. Он спал с ними, но ни на минуту не допускал их в сердце, равнодушно, а порой даже агрессивно отвергая любую попытку вторжения в его личное пространство. И жестоко мстил им – за то, что ни одна из этих женщин – не она.

«Для меня любить Катрин равносильно самоубийству», – с отвращением к самому себе думал Булгаков. – «Она окатит меня холодным презрением и будет права. И она все еще любит Орлова… Иначе бы не защищала его с такой яростью».

…Он пришел к Орлову на следующий день после того, как Андрея выпустили из СИЗО. Они оба понимали, что им давно пора объясниться, но если Булгаков ощущал раздражение и неприязнь, то, похоже, Орлову их разговор даже доставлял некоторое удовольствие.

– Не лезь в мои отношения с Катрин, – заявил Андрей. – Все что происходит между нами, касается только нас.

– Вы оба мои друзья, – Булгаков еще старался держать себя в руках. – А Катрин беззащитна перед тобой.

– Ей не нужна твоя защита, – огрызнулся Орлов.

– И это говоришь ты? – лицо Булгакова потемнело. – После того, что ты с ней сделал?

– И чего такого особенного я с ней сделал? – отозвался Орлов с презрением. – Большое дело – ну отымел, и что? Она – моя, и я ее люблю. Еще вопросы есть?

Булгаков в бешенстве взглянул на него.

– Есть вопросы. Если ты говоришь, что любишь ее, то как мог поднять на нее руку?! Ты, скотина, не остался за решеткой только благодаря ей! И последнее: за какие грехи она удостоилась такой расправы?

– Я не обязан отчитываться перед тобой, – вспыхнул Орлов. – Но принимая во внимание то, что мы друзья – а мы ведь друзья, не правда ли? – я тебе отвечу. По порядку. Во-первых, я глубоко убежден, что время от времени баб, когда они слишком садятся на шею, надо ставить на место – неважно, каким способом. Что касается моего пребывания за решеткой, изволь, я уже ответил на твой вопрос: Катрин – моя, и она меня любит, и всегда меня простит. До тебя почему-то не доходит, насколько прочна наша связь. И последнее: ты что, думаешь, я не вижу, как ты на нее пялишься? Так вот, учти, тебе там не обломится. Никогда. Так что забудь. И оставь свои замашки благородного рыцаря. Смешно, ей-богу.

– Тебе смешно? – каменным голосом спросил Булгаков.

– Ага, еще бы, – усмехнулся Андрей, и вот эта кривая усмешка окончательно вывела обычно невозмутимого Сергея из себя. С точностью хирурга, недрогнувшим кулаком морского пехотинца он нанес Орлову сокрушительный удар в левую скулу – точно туда, где красовалась ссадина на лице Катрин. Орлов оказался на полу, а Булгаков стоял над ним, борясь с искушением пнуть его ногой.

– Как будто ты этим что-то изменишь, – злорадно произнес Орлов, держась за разбитое лицо. – Кретин. Мой тебе совет – даже не смей думать о ней, иначе получишь. Не от меня – от нее… Попробуй, сунься к Катрин – она же разговаривать с тобой больше не станет. Тоже мне – терминатор хренов.

Орлов прав. Ничего, кроме брезгливости, не будет написано на ее лице и действительно, скорее всего, она постарается больше не встречаться с ним, дабы избавиться от его домогательств. И он бессилен что-либо изменить. Законы страсти не подчиняются рассудку: она будет терпеть хамское обращение и побои Орлова, но разлюбить его не сможет. Пока не придет время. А в том, что побои еще последуют, Булгаков не сомневался – Орлов походил на волка, почувствовавшего вкус крови. Настоящий волчишка, скалящий зубы…

Проклятье. Как он мог забыть? За пустыми переживаниями он совершенно забыл о двух убийствах. Орлов знал Полину и знал близко – это известие ошеломило Сергея. Несчастная Катрин… Как она пережила это? А убийство Олечки Вешняковой могло ее просто доконать!

«Я должен поговорить с Катрин, – пришла в голову отчаянная мысль. – Ни на чем не настаивая, втолковать ей, что она всегда может на меня положиться, что я смогу защитить ее и от маньяка, и от Орлова. Мне надо ей позвонить и заставить меня выслушать. Мы же друзья, в конце концов… Но прежде я должен обеспечить ее безопасность». Поиск в Интернете занял ровно пять минут – он договорился о встрече. А потом он поедет к Катрин.

Звонок в дверь. Кто бы это? Сергей с грохотом отодвинул стул и пошел открывать. Мельком глянул в глазок.