Хью тоже улыбнулся;

— С оглоблями в руках.

Майя захихикала, а потом расхохоталась.

— Знаешь, в чем наша беда?

Хью отставил стакан и посмотрел на нее. Майя кое-как справилась со смехом и покачала головой.

— Мы никогда не были молодыми. Я попал в армию прямо со школьной скамьи, а ты вышла замуж, овдовела и возглавила собственное дело, когда тебе исполнился двадцать один год. Мы никогда не жили в свое удовольствие. В отличие от Робин, которая уже несколько лет делает что хочет.

Саммерхейс поднялся и начал крутить ручку приемника. Вскоре в гостиной зазвучала танцевальная музыка.

— Наверно, нам следует наверстать упущенное.

Высокий и изящный, он остановился рядом с Майей и протянул руку:

— Давай потанцуем. И попробуем научиться веселиться.

Фрэнсис пришел к выводу: чтобы чего-то добиться в политике, нужно начинать с самых низов и постепенно карабкаться наверх. Особенно в Лейбористской партии, где связи в высших кругах, образование, полученное в не слишком известной частной школе, и правильное произношение имели весьма сомнительную ценность. «Если бы я изменил своим убеждениям и связал свою судьбу с консерваторами, все было бы куда проще, — думал Фрэнсис. — Конечно, какой-нибудь троюродный братец замолвил бы за меня словечко, свел с нужными людьми, и вскоре я занял бы теплое местечко в Ширах».[15]

Пока что ему приходилось посещать скучные до одури собрания, выступать в маленьких залах по всему Лондону и всегда, что бы ни случилось, любезничать со старыми олухами, от которых что-то зависит. Все это было слишком тягомотно, и он начинал терять терпение. Когда начинались бесконечные прения из-за десятого пункта какого-нибудь нудного протокола или дурацкой резолюции, Фрэнсис из последних сил боролся с желанием высказать все, что он об этом думает.

Беда заключалась в том, что он не мог позволить себе медлить. В последнее время Фрэнсису хватало его содержания только на первые две недели; остальное время он жил либо за чужой счет, либо все глубже и глубже залезал в долги. У таких людей, как Гай, Дайана и Селена, денег не было никогда, а люди со средствами — естественно, те, кого он считал друзьями, — давать взаймы не любили. Пару раз он одалживал небольшие суммы даже у Робин, презирая себя и клянясь, что это не повторится. Но из банка продолжали приходить письма — письма, которые Фрэнсис больше не осмеливался вскрывать. Если человек хочет, чтобы перед ним открылись кое-какие двери, он должен быть сытым и при этом прилично выглядеть. А это стоит чертову уйму денег.

В последнее время он начинал подумывать о радикальных мерах, которые могли бы изменить ситуацию. Варианты имелись: деньги можно либо унаследовать, либо заработать, либо жениться на них. Родиться богатым наследником ему не посчастливилось, ну а заработать… Фрэнсис сам прекрасно знал, что не обладает никакими талантами, которые имеют рыночную стоимость. Его стремлению делать что-нибудь значительное, запоминающееся, бросающееся в глаза, мешал быт. Значит, оставалась только женитьба. Но при одной мысли об этом его одолевала тоска. Часть браков Вивьен заканчивалась разводами, часть — смертью супруга, но ни один брак не дал ей ничего, кроме обветшавшего дома, пары лет относительно безбедного существования и нескольких драгоценностей, которые приходилось продавать, когда вновь наступали черные дни. В глубине души Фрэнсис сомневался, что в этом отношении окажется удачливее матери.

Снова примкнув к компании Тео Харкурта, он стал завсегдатаем клубов, коктейлей и званых обедов. В свое время Фрэнсис избегал Тео, поэтому теперь он проходил испытательный срок. Однажды ночью Фрэнсис затащил приятелей в чей-то роскошный сад, подбил их танцевать в фонтане, после чего ввалился в дом. Он промок, замерз и был вдрызг пьян. Вдруг какой-то женский голос негромко произнес:

— Ты простудишься насмерть.

Фрэнсис вгляделся в темноту. Единственным источником света в комнате был огонек сигареты, вставленной в мундштук.

Женщина добавила:

— Держу пари, ты даже не знаешь, где находишься. Я имею в виду, не знаешь, чей это дом.

— Понятия не имею, — весело ответил Фрэнсис.

— Так вот, он мой. Мы находимся в Суррее, и это мой дом.

Она подошла ближе. Фрэнсис протер глаза и увидел длинное овальное лицо, раскосые глаза, прямой тонкий нос и маленький алый рот. Лицо было запоминающееся: тонкое, красивое и хищное.

— Меня зовут Ивлин Лейк, — сказала женщина. — Мы уже встречались с тобой, Фрэнсис. Едва ли ты запомнил меня — тогда ты тоже был в стельку пьян.

— Прошу прощения.

— Это неважно. — Ивлин склонила голову набок и критически осмотрела его. — Ну и вид. Тебе нужно поскорее снять эти мокрые тряпки.

Сначала он не понял, о чем речь. Но затем Ивлин сказала:

— Поторопись, Фрэнсис. Скоро здесь будут все остальные.

Тут он опомнился и вслед за хозяйкой пошел наверх.

Он овладел ею в золотисто-бирюзовой спальне. Точнее, она овладела им. Говорила, чего хочет, и он делал это. На мгновение Фрэнсис снова почувствовал себя семнадцатилетним, до того погруженным в пучину любви, что нет сил держать себя в руках.

— Нет, не так, — недовольно сказала она, когда Фрэнсис сплоховал. — Слишком вяло. Не разочаровывай меня. Напряги воображение.

Он напряг не только свое, но и ее воображение, которое было причудливым, непривычным и граничило с сухой, нетерпеливой скукой. Когда уже под утро Ивлин повернулась, раскурила две сигареты и одну из них передала ему, Фрэнсис спросил:

— Я разочаровал тебя?

Она затянулась.

— Не слишком. — А потом сказала: — Ты позволяешь нам использовать тебя, верно, Фрэнсис?

Он смерил ее взглядом. Ивлин сидела в постели, отбросив шелковые простыни, тень ее грудей падала на живот и ляжки.

— Пожалуй.

— И сам используешь нас. Ради чего, Фрэнсис?

Он ответил честно:

— Тео знает нужных людей. Я надеюсь, что он представит меня кое-кому из них.

— Что, дорогой, сидишь без гроша?

И тут Гиффорда осенило. Эта женщина наверняка была богата. Очень богата. И без обручального кольца на левой руке.

— Без единого, — ответил он.

— Вопрос в том, — сказала Ивлин, — остались ли у тебя силы. Тео требует за свои деньги множества развлечений.

Фрэнсис заметил, что она улыбается. Наверняка посмеивается над ним. Он подумал о Робин, ощутил острое чувство вины, встал, оделся и дал себе слово всеми силами избегать Ивлин Лейк.