Третий этаж оказался безлюден и темен; единственным признаком жизни на нем была полоска света из-под двери в конце коридора: кабинет Кирнан. Энглтон вынул Мисси из кобуры, снял пистолет с предохранителя и стал подбираться к двери. Несмотря на работающие кондиционеры, на лбу у сыщика блестели бусинки пота. Он подкрался к двери, еще раз проверил предохранитель, хотел было постучать, но вместо этого рванул дверь и вошел. Молли Кирнан сидела за столом.

— В чем де… — начала она, вставая с места.

— Заткнись! Руки на стол так, чтобы я их видел! — рявкнул Энглтон, целя ей в грудь. — Давно нам пора с тобой пообщаться.

Романи Гиргис наблюдал, как из ангара один за другим выкатывают алюминиевые контейнеры и грузят на вертолеты «Чинук СН-47». Человек в белой спецовке отмечал груз у себя в планшете, а потом указывал, на какой вертолет отправлять. Всю эту сцену освещал ледяной свет дюжины прожекторов, установленных вдоль взлетной полосы. Как и ожидалось, погрузка очень походила на военную операцию: цепочка грузчиков таскала ящики от ангара к вертолетам, пока остальные проверяли разложенный на складных столах арсенал: «кольты М1911», автоматические винтовки «ХМ8», пистолеты-пулеметы «хеклер и кох», легкие пулеметы «М249 SAW», даже пару минометов «М224» — и это только то, что Гиргис издали разглядел. Время от времени он задумывался, не переборщил ли? Не многовато ли они берут с собой? Столько техники, столько приборов! Однако, вспомнив о долгих годах ожидания и ставках, он решил, что будет лучше перестраховаться. В любом случае пока он ничем не мог посодействовать. По нему, можно хоть армию притащить с собой, если это окупится, а окупиться должно было скоро — пятьдесят миллионов баксов прямиком на его банковский счет. И как раз вовремя.

Он достал из пакета влажную салфетку и стал высматривать своих. В ангаре Ахмед Усман разговаривал с другими людьми в белом; Мухаммед Касри бродил взад-вперед возле «чинуков» и по телефону растолковывал генералу Зави план действий, ожидая, пока военные дадут добро на полет. А близнецы, должно быть, отлучились в туалет: поразительно, но эта парочка даже нужду справляла вместе.

— Ну, сколько до взлета? — спросил Гиргис, скатав салфетку в комок и бросив на землю. Бутрос Салах глубоко затянулся сигаретой.

— Сорок минут, — просипел он. — В крайнем случае час. Кое-кто из наших уже на месте, так что ничего не пропустим. Что с Каиром?

— Улажено, — отозвался Гиргис, поднося к уху трубку. — Самолет пятнадцать минут как взлетел.

— Похоже, все готово.

— Похоже.

Салах щелчком выбросил окурок и тут же закурил по новой.

— Ты что, им веришь? Думаешь, не врут?

Гиргис пожал плечами, пригладил волосы ладонью.

— Усман думает, что нет. И Броди, судя по всему, тоже. Поживем — увидим.

— Невероятно, чтоб мне сдохнуть.

— Пятьдесят миллионов, Бутрос, — вот что невероятно. Остальное — так, ерунда… — Гиргис пожал плеча-ми, махнул рукой и вместе с Салахом стал следить, как алюминиевые ящики покидают ангар и отправляются на вертолеты.

Издалека казалось, будто маленький белый жук ползет по песку — карабкается на дюны, пробегает щебнистые площадки, буравя окружающую серость единственным светящимся глазом. Потрепанная белая «тойота-лендкрузер» виляла по пустыне: дребезжали канистры с бензином в багажнике на крыше, свет единственной фары бил вперед, чертя зигзаги, которые тут же таяли в полутьме. На пересеченной, неровной местности торцы дюн и крутые скалы будто ползли друг на друга, но водитель, похоже, знал, как лавировать в затейливом лабиринте песка и камня. Даже на самых сложных участках он ехал быстро, редко сбрасывая скорость ниже пятидесяти километров в час, а на ровном песке и гравии выжимал все сто. Сколько людей сидело в салоне — трудно было сказать, поскольку внутри было черным-черно. Только один раз машина остановилась, и из задней двери вышел помочиться человек в джеллабе — значит, ехали как минимум двое. Только это и можно было сказать о машине, кроме того, что водитель сильно спешил; в остальном она оставалась загадкой — белое пятнышко, которое невесть зачем прокладывало себе путь через песчаные дебри, оглашая пустыню гулким ревом мотора и водя носом, словно гончая, почуявшая след. И след этот неумолимо тянул ее на юго-запад.

У подножия черной скалы нашлась аккуратная груда хвороста — как объяснил Флин, бедуины обычно оставляют такие запасы у пустынных ориентиров. Броди позаимствовал немного веток и разжег маленький костер. Они с Фреей оделись потеплее и расстелили на песке одеяла. Археолог открыл сумку-холодильник, достал несколько почерневших котелков и вскипятил воду для кофе. Потом он поставил разогреваться фасоль, которую Фрея нашла у сестры на кухне.

— Прямо как в детстве… — Фрея придвинулась к огню и обхватила руками колени. Оранжевая луна взошла и повисла над дюнами с востока. — Отец часто брал нас в походы. Мы жгли костры, ели фасоль, притворялись индейцами или первыми поселенцами и спали в палатках, под открытым небом.

Флин улыбнулся, потягивая кофе, и наклонился помешать в котелке.

— Повезло тебе. Мой отец в качестве развлечения отправлял нас с братом в Эшмоловский музей — рисовать древние горшки.

— У тебя есть брат?

Ее почему-то поразило это откровение.

— Был. Мне десять лет исполнилось в год его смерти.

— Прости, я не…

Он тряхнул головой, не прекращая мешать фасоль.

— Его звали Говардом, в честь Говарда Картера — того, который нашел гробницу Тутанхамона. Так совпало, что он заболел той же формой рака, только вот Картер прожил шестьдесят, а мой брат — всего семь. Я скучаю по нему, часто его вспоминаю.

Флин поболтал варево в котелке и снял его с костра.

— По-моему, готово. — Он разложил ужин по тарелкам, передал одну Фрее, а вторую взял себе. Они принялись есть, глядя в огонь, то и дело встречаясь глазами и тут же их отводя. Потом Флин почистил тарелки — протер песком и слегка сполоснул водой, и они снова уселись к костру с кружками кофе и парой припасенных Фреей батончиков. Броди привалился к скале, Фрея вытянулась у костра напротив.

Первые звезды зажглись еще во время полета, а теперь небо просто сверкало, словно на него набросили огромную сияющую паутину. Фрея перекатилась на спину и стала смотреть вверх с теми же чувствами, с которыми летела над пустыней: покой, безмятежность, даже удовольствие. Безмолвие и тишина ночи приняли ее в себя, как перина. «Я рада, что я здесь, — сказала она себе. — Несмотря ни на что. Рада, что попала туда, где так любила бывать Алекс, где только песок, звезды и никого больше. Кроме Флина. Я рада, что оказалась здесь с ним».

— А что это за девочка?

— Не понял.

Фрея посмотрела на него, потом опять повернулась к небу. Над горизонтом вспыхнула и погасла падающая звезда.