— Так вот у него хитрость такая была…

Владимир что-то рисовал углем прямо на стене шатра, объяснял…

— Вот ты тот полк и поведешь! — решил князь.

— Я?! Не-ет!.. Стоять, пока другие биться будут?! У меня воли не хватит, Дмитрий.

Глаза князя лукаво блеснули:

— А я тебе воеводу Боброка в помощь поставлю. Вдвоем пойдете!

Теперь возмутился уже Боброк:

— Да что ж это, княже! Меня лучше в первые ряды поставь, я одним кулаком с десяток татей в землю вгоню!

— Впереди я сам пойду! А Владимир дело говорит, ордынец, он только в первый час атаки силен, если его измотать, то потом не просто не пустить, а погнать можно! Наша задача не отбить, а разбить наголову, так ведь? Вот вам двоим эта роль и выпадет. Только об одном прошу: не гоните до самой Орды, не то возвращаться далеко придется!

Невеселая шутка не обманула воевод, Владимир фыркнул:

— Он сам впереди пойдет! И сразу погибнешь!

— Я воин! — взъярился князь.

— А кто сомневается? Да только, Дмитрий, твоя погибель хоть и красна на миру, а всем навредит. О том подумал?

И все же некоторое время спустя один из полков (большой, добрая четверть войска и все конные) вдруг исчез в надвигающемся тумане. Увели его двое воевод — Владимир Андреевич Храбрый и Дмитрий Михайлович Волынский по прозвищу Боброк. Куда? То им лучше знать. Полк исчез в темной пелене, точно и не было его.

В леске, куда пришли тайно, вдруг наткнулись на двух мальцов, что пасли своих коней на небольшой полянке.

— Эй, вы откель здесь?!

— А мы завсегда тут коней пасем.

— Уходили б, ребятушки, тут завтра жарко будет.

Старший, рассудительный, спокойный, согласился:

— Завтра и пойдем.

— Ныне идите. Завтра отсюда звука доноситься не должно.

Мальчишка рассмеялся:

— Не, отсюда нескоро что услышат!

— Ты потише, ордынцы рядом, не проведали бы! — осадил мальчишку бывалый дружинник. — По вечерам вокруг хорошо слышно.

— Не! — отмахнулся тот. — Ветер от них дует.

Прислушались, ветер действительно дул со стороны Мамаева войска, у кого слух хороший, мог в дальнем шуме даже разобрать конское ржание. Правда, большинство все равно ничего не услышало, кроме потрескивания сучьев в костре. А мальчишка вдруг продолжил:

— Тута ветер как заговоренный, всякий час в свою сторону дует, не ошибешься.

Слушатели заинтересовались:

— Это как?

— А вот так! — Рассказчик был явно доволен таким вниманием. — Поутру — отсюда вон туда, когда солнце верхушек тех деревьев коснется, то вот так, — он показал рукой, — а после, как на другую сторону леска перейдет и тех верхушек коснется, так сразу меняется и дует вон так!

Вокруг раздался смех:

— Ох и врать горазд! Чтоб ветер дважды на дню направление менял!

Мальчишка обиженно захлопал глазами, закрестился:

— Вот ей-ей не вру! Завтра сами увидите. До рассвета оттуда к нам дуть будет, а потом сменится, как я сказал!

Воевода Боброк невесело усмехнулся, подумав, что завтра, пожалуй, им будет не до смены ветра, живыми бы остаться, да ордынцев побольше положить!

Мальчишек с трудом удалось выпроводить к берегу Дона, но воевода прекрасно понимал, что никуда они не уйдут и в ночи переправляться не станут. Но отвлекаться на мальцов времени не было. Снова проверил, так ли все стоят, еще раз напомнил, чтоб рты закрыли и дышали через раз. Татарин ни сном ни духом ведать про Запасной полк не должен! Лошадям на морды надели мешки кто с овсом, а кто просто с травой, чтоб не заржали до срока.

В ту ночь спал мало кто, больше сидели у костров, говорили про жизнь, рассказывали друг дружке про себя. Только разговоров об ордынцах почему-то почти не было. Чего о них говорить? Бить их надо, и вся недолга!

Семен подошел к костру, у которого пристроились два рослых, плечистых монаха. Сначала думал, что из тех, что с походными церквами пришли, даже в глубине души чуть пожалел, что не воины они. Таким с десяток ордынцев уложить — одной рукой махнуть. Но, прислушавшись к разговору, понял, что не белые монахи-то, иноки они радонежские!

Не стерпел, подсел ближе. Их расспрашивали о Сергии, глаза окружающих горели, хотелось все знать об игумене. Один из богатырей в рясе рассказывал о походе Сергия… в Нижний Новгород. Смущался, оттого что говорил с чужих слов, честно в том признаваясь. Просто слышал, что отец Сергий приказал нижегородцам в храмы не ходить…

Семен не стерпел:

— Не в храмы не ходить приказал, а повелел именем митрополита Алексия закрыть те храмы.

К нему живо обернулись:

— А ты откель знаешь? Нижегородский?

— Не, он с московским болярином пришел, — возразил кто-то сбоку.

— А в Москву с Сергием! — гордо добавил Семка.

— Инок, что ли?

— Не, я не инок… Просто так случилось, что убег из своей деревни следом за Сергием и его людьми, когда он обратно возвращался из Нижнего…

Инок согласно кивнул:

— Слышал я такую историю, привел, мол, игумен из деревни, что по пути попалась, двух мальчишек. Только после один из них с Иваном Вельяминовым ушел.

— А второй? — подозрительно заинтересовались вокруг.

— С Миколой Васильевичем Вельяминовым.

— А ты с кем?! — десятки глаз вперились в Семена.

— Ну, ежели я тут с Миколой Васильевичем, стало быть, не лишен головы вместе с его братом?

— Верно гутарит… И отца Сергия знаешь?

Семен врать не стал, отрицательно помотал головой:

— У митрополита Алексия долго был, а вот с Сергием близко говорить после не приходилось…

Раздосадованные таким поворотом дела ратники отвернулись от Семена, потеряв к нему интерес. А сам Семка вдруг живо вспомнил свое голопузое детство, тетку, бегство сначала Никитки, а потом и свое собственное, жизнь в Москве, Кучково поле и почему-то Олену, которая ждет его в рязанской деревне. А какой, он и сам не знал. Стало вдруг досадно, про деревню не спросил, как искать-то станет?

Когда все вокруг окончательно укутал туман и ратники от костров мало-помалу все же разошлись, к Семену подсели оба инока.

— Ты давно из монастыря?

— А я и не принимал постриг.

— А как же ты?

— Как в Москву пришли, определил меня митрополит к своему писцу Савелию, чтоб помогал и заодно грамоте учился. А после, когда Савелий помер, стал служить Миколе Васильичу. А вы как же схиму не снявши да в бой?