лет в Татарском заливе на небольшом бриге явился английский капитан Бретон. Сидя в воде 9 фут, Бретон надеялся пройти в Охотское море из Де-Кастри. Пройдя миль 8 дальше Лаперуза, он встретил глубину 2 сажен и послал промер. Помощник его Чепмен объявил, что хотя между мелями и встречаются глубины, но они, постепенно уменьшаясь, приводили его к сахалинскому берегу или к сплошным отмелям. Оба берега как бы сливались; пролив между ними не был виден; берега повсюду окружены были песчаными отмелями; не было ни малейших признаков прохода. Бретон заключил, что Сахалин соединяется с материком, и это мнение с той поры прошло в позднейшие поколения. В 1803 г. наше правительство отправило Крузенштерна для описи Сахалина (северо-восточной и северной его части). Крузенштерн (в 1805 г.), описывая восточную часть острова, около 52°, на пространстве около 10 миль к NO, встретил признаки отмели и буруны. Обогнув Сахалин с севера и направляясь к югу, он увидел пролив в 5 миль шириной, который и принял за канал, ведущий в Амур. Направляясь в него, Крузенштерн дошел до глубины 6 саж. и дальше не пошел, отправив для промера шлюпки. Лейтенант Ромберг встретил сильное течение и не видал глубины больше 4 сажен, которая по местам уменьшалась даже до 372. Вода, привезенная им, была пресная. Крузенштерн писал впоследствии: «Сильное течение, встреченное мной в этих местах, и опасение, чтобы дальнейшими исследованиями не навлечь подозрения китайского правительства и тем повредить кяхтинской торговле (в чем предостерегали его на Камчатке), и, наконец, опасение, чтобы не столкнуться с китайской эскадрой, наблюдающей за устьем Амура, заставили возвратиться в Петропавловск». И Крузенштерн, таким образом, поспешил заключить, что Сахалин — полуостров, что доступ в Амур если и существует, то разве только с севера, и по причине сильных течений он должен быть весьма затруднителен и опасен; что отмель, встречаемая на восточной стороне Сахалина, дальше представляет бар какой-либо большой реки, а может быть, даже и рукава Амура и проч., и проч. В 1807 г. поручена была подобная же опись В. М. Головнину; но он, как известно, попал в плен к японцам, и опись не состоялась. В 1826 году из Кронштадта отправлена ученая экспедиция капитана Ф. П. Литке, но он, занятый учеными исследованиями, не был в Охотском море, и предписания, данные ему относительно Сахалина, остались без исполнения[37].

Впоследствии проект ген.-губ. Восточной Сибири Лавинского — как известно — также не был приведен в исполнение по настоянию министра финансов. Между тем несчастное положение Камчатки, возможность и сила конкуренции англичан в нашей торговле с Китаем и многие другие обстоятельства побудили наше правительство снова обратить серьезное внимание на устье Амура, значение которого видел еще прозорливый Петр Великий и оценила Екатерина II, сказавшая, «что если бы Амур мог нам только служить как путь, чрез который легко можно продовольствовать Камчатку, то и тогда обладание им имеет уже значение».

В 1846 году по приглашению правительства и на казенный счет главный правитель североамериканских колоний Тебеньков отправил из Новоархангельска к устью Амура бриг «Константин» под командой штурманского поручика Гаврилова. Борясь с течениями и противными ветрами, он весьма медленно поднимался в реку и прошел против течения до 12 миль, делая промеры. Гаврилов пришел к такому заключению: «К северной части лимана реки Амура могут, но с большим трудом подходить парусные суда, сидящие в воде не более 16 футов; дальнейшее же плавание по лиману для парусных судов невозможно (!). Что же касается до входа в самую реку, то только при средствах, какие употребляются для промера в шхерах Финского залива, можно надеяться найти проход в реку, но только для пароходов, сидящих в воде не более 5 футов, и можно надеяться также найти от устья реки к северу в Охотское море узкий извилистый проток, но по протоку этому, по узкости и извилинам, ни в каком случае невозможно проходить судам, даже и мелководным».

Показания эти имели некоторую долю вероятия; по ним правительство остановилось на том положении, что «напрасно хлопотать об Амуре, когда дознано, что в него входить могут только одни шлюпки». Велено было держаться за Аянский порт, уже существующий, чем отыскивать место для другого порта в устье Амура.

Так стояло дело до той поры, пока транспорт «Байкал» в 1849 г. и амурская экспедиция (с июня 1850 по июль 1855 г.) не пришли к заключениям: Сахалин — остров, а не полуостров; пролив, отделяющий его от материка на юге, имеет глубину, достаточную для входа в лиман из Татарского залива судов всех рангов (?); вход в Амурский лиман с севера из Охотского моря доступен для судов довольно значительных рангов, равно как из лимана в реку Амур, т. е. что устье реки с севера и юга открыто, а не заперто для плавания; на прибрежьях страны имеются гавани и рейды. Следствием этих открытий и занятия главных пунктов края 1854 г., дана была помощь или, лучше сказать, найдены были средства спасения для Петропавловска, равно и для японской экспедиции в 1854 и 1855 гг. от преследования сильнейшего неприятеля. Здесь же нашли себе приют суда, защищавшие Петропавловский порт.

IV. В ВОСТОЧНОМ ОКЕАНЕ

1. НА БЕРЕГАХ ОКЕАНА

И мы бороздили и бурлили воду Амурского лимана вслед за многими другими, пароходом-корветом «Америка», и вслед за другими испытывали всю тяжесть положения, внушаемую обыкновенно тоскливыми, нехарактерными окрестностями, скверной погодой и еще не сложившейся, не принявшей определенных форм кают-компанией. На палубе было так же нехорошо и не менее скучно. Лотовые бросали лот, постепенно и убийственно однообразным голосом твердили одно и то же: «Пронесло!» Иногда заменялось это слово определенным обозначением в цифре футов, и тогда все на пароходе приходило в движение. Не думаю, чтобы так было везде, но меня поражала всегда при этом какая-то бестолковая суетливость, усиленная брань, ожесточенные и даже озлобленные крики. Как будто мы на реке вбиваем сваи и, по обычаю русского человека, не можем в то же время мимоходом ради скуки не поругаться стороной, хотя бы даже и со встречным, не принадлежащим к делу, к касте или артели нашей. В таких случаях я обыкновенно объяснял все эти сердитые порывы возможной близостью неприятной опасности сесть на мель при первой оплошности рулевого и, инстинктивно боясь ссоры, спешил спуститься вниз в каюту. Шумливая палуба, всегда для меня неприятная, на этот раз казалась, впрочем, логичной и последовательной в