В этот момент он возненавидел себя за то, что сотворил с Гвен. Как он мог связать эти прекрасные крылья, пусть даже и ненадолго?

— Прости меня, — сказал он. — Мне очень жаль. Я не должен был так поступать. Этому нет оправданий.

— Я… я прощаю тебя, — ответила она хрипловатым, терпким, как вино, голосом. — Я понимаю теперь, почему ты так поступил. Мне не нравится то, что ты сделал, но я в самом деле понимаю.

— Я сделаю все, чтобы загладить свою вину, клянусь. Я…

— Хочу тебя внутри. Сейчас же. — Гвен задвигала ягодицами, стараясь отыскать головку его члена. — Ты меня с ума сводишь. Мне нужно больше.

— Да. Да.

«Притормози-ка».

— Ты можешь зачать?

— Нет.

«Тогда поторопись».

Крепко сжав ее бедра, он одним движением погрузился в нее. Они вскрикнули в унисон. Как хорошо. Какое блаженство. Лучше, чем в первый раз, более жарко, влажно. Глубже. Они слились в единое целое. Она принадлежала ему, а он — ей.

Наклонившись, он прижался животом к ее спине, обнял. Одной рукой он ласкал ее клитор, другой сжимал груди, его пальцы скользили по всем эрогенным зонам. Гвен чуть приподнялась, снова вцепившись в изголовье, еще глубже насаживаясь на его член.

Черт, он так долго не протянет. Он и так был на грани вот уже несколько дней. Он снова и снова вонзался в нее, проникая, скользя. Он уже был не Сабином, а лишь мужчиной Гвен.

Внезапно крик эхом прокатился по комнате. Гвен сжала его член, выжимая из него все до последней капли. В это мгновение наслаждение поглотило Сабина, захлестнув его мощной волной оргазма.

Они замерли, все еще соединенные друг с другом, и наконец рухнули на постель. Сабин быстро перекатился на бок, чтобы не раздавить ее своим весом.

Не желая отпускать ее даже на мгновение, он притянул Гвен к себе, и она тут же прильнула к нему. Наверное, это и есть рай, решил он.

— Ты уже дважды спрашивал меня о зачатии, значит, ты можешь иметь детей, — сказала она, учащенно дыша. — Даже Эшлин беременна, хотя раньше я думала, что она оказалась в положении до того, как появилась здесь. О, подожди-ка. Гален же породил меня на свет, значит, вы, ребята, тоже можете размножаться.

— Да, и еще раз да. Отец ребенка Эшлин — Мэддокс. И если условия для зачатия благоприятные, мы можем иметь детей. Уверен, ты читала истории о том, как боги оплодотворяли смертных.

— Да, но вы-то появились на свет не совсем традиционным способом, — возразила Гвен. — Вы созданы самим Зевсом. И я думала, что у вас… отсутствует… ну ты знаешь… сыворотка для зачатия.

Сыворотка для зачатия? Сабин едва сдержался, чтобы не рассмеяться.

— У нас гормонов, лейкоцитов и других необходимых компонентов куда больше, чем у простых смертных. В частности, поэтому мы и можем так быстро исцеляться. В большинстве случаев женское тело не способно принять такую мощную… сыворотку, поэтому начинает сопротивляться и в конце концов отторгает ее.

— Думаешь, я смогу принять ее?

— Я думаю, что ты можешь принять все что угодно.

Гвен постепенно расслабилась рядом с ним. Может быть, даже улыбнулась.

— Ты хочешь иметь детей?

До сих пор он этого не хотел. Его жизнь была слишком бурной. Но мысль иметь общего с Гвен ребенка ему понравилась. Ребенка, похожего на нее.

— Да. Когда-нибудь, но не сейчас. Пока мы не окажемся в безопасности.

Ее лицо приобрело задумчивое выражение.

— Безопасность… — Она вздохнула и сменила тему. — Я не хочу, чтобы ты перестал бороться с охотниками, но не знаю, останусь ли с тобой.

— Это справедливо. — Хотя Сабин до последнего будет стараться убедить ее остаться. И он последует за ней, куда бы Гвен ни отправилась. Избавиться от него ей будет непросто. — Но не жди, что я буду просто смотреть, как ты уходишь, и сидеть сложа руки.

— Ну, тебе пока не о чем волноваться. Для начала я собираюсь помочь тебе отыскать твоих друзей. Сможешь ли ты доверить мне это?

— Да. Даже если бы увидел, как ты обнимаешь Галена, я и тогда не усомнился бы в тебе, — уверенно сказал Сабин. Он действительно так думал. В его жизни Гвен была единственной, кому он мог всецело доверять.

С ее губ сорвался смешок.

— Я поверю в это, только когда увижу собственными глазами.

Ее пальцы скользнули по его груди.

— Мне нужно поговорить с сестрами.

— Желаю удачи. — Он сжал ее пальцы и поднес к губам.

Она снова вздохнула.

— В общем, я была готова к тому, что сестры уедут. Но в глубине души знала, что они останутся хотя бы для того, чтобы наказать меня за то, что я сотворила с ними.

— Они не причинят тебе вреда.

Сабин этого не допустит.

Она с нежностью сжала его руки.

— Как себя чувствуют Даника и Эшлин?

— Они благодарны тебе и переживают за пропавших мужчин.

Нахмурившись, Гвен села, и великолепные волосы окутали ее плечи.

— Я в душ, вымою голову. Ты можешь созвать всех, скажем… через час?

Сабин не спросил, зачем Гвен эта встреча, он просто доверился ей, как обещал.

— Считай, что все сделано.

Гидеон медленно сходил с ума. Он потерял счет времени и не знал, как долго томился в ловушке. День? Два? Год? Он не видел ни единого лучика света, ничего, что напоминало бы об окружающем мире — мире, в который он скоро вернется, чего бы ему это ни стоило.

Для начала ему требовалось хоть немного тишины и покоя, чтобы разработать план побега.

Его демон, обычно безмолвно присутствующий на задворках разума, теперь вопил в голове Гидеона: «Здесь, здесь, здесь», подразумевая «Прочь, прочь, прочь». «Мне нужна темнота, нужна темнота», — всхлипывал он, имея в виду «Мне нужен свет, нужен свет». Демон Лжи думал, что его снова заперли в ларце Пандоры, что у него нет надежды на спасение, что он забыт и покинут всеми.

По-видимому, другие демоны думали то же самое. Люсьен то и дело стонал, хотя Анья находилась рядом и утешала его. Рейес был на удивление спокоен. Он бормотал имя Даники, а потом опять умолкал на несколько часов. Аман ворчал и рычал, как будто боролся с ордой демонов, которую Гидеон не мог себе даже вообразить. Наверное, это тайны метались в его голове…

Страйдер, которого перехитрили и лишили победы, постоянно бился головой о стену, его демон, вероятно, визжал, а тело корчилось в агонии. Лишь однажды, несколько столетий назад, Гидеон стал свидетелем поражения этого воина, но последствия поражения запечатлелись в его памяти. До этого ему не приходилось видеть, чтобы взрослый мужчина корчился в таких муках, слезы катились по посеревшему лицу, в глазах вместо обычной гордости сверкала боль, зубы скрежетали так яростно, что по губам стекала кровь.