– Она в порядке? – слезы заполняют мои горло и глаза. Я опускаю лоб на кухонный стол, он кажется твердым и устойчивым. Он может меня поддержать, когда я услышу ответ. Все, что они могли с ней сделать, прокручивалось у меня в сердце и мыслях почти двадцать четыре часа.

– Да, – он замолкает. – В основном. Мы едем в больницу.

– Я сейчас приеду.

– Да, приезжай поскорее. Встретимся там.

– Можно с ней поговорить?

– Она не в себе, – я слышу, как у Джейка сжимается горло.

– Пожалуйста, поднеси телефон к ее уху, если можешь.

Я полагаю, что он послушался, поэтому воркую в телефон:

– Я скоро буду, малышка. Я скоро буду.

– Думаю, она поняла, – говорит Джейк. – Она не совсем в сознании.

Я не хочу больше разговаривать. Мне просто нужно ее увидеть. Я обрываю звонок.

Естественно, Дженнифер пытается встрять в сугубо личный семейный момент.

– Тебе не стоит садиться за руль, ты не в том состоянии, – говорит она. – Я тебя отвезу.

– Я прекрасно справлюсь с этим сама, спасибо.

– Какую машину ты возьмешь? Джейк уехал на Audi. У тебя вообще есть страховка на Ferrari?

– А у тебя? – парирую я. Учитывая то, что мне известно, и такое может быть. – Я вызову такси. Пожалуйста, останься с мальчиками, присмотри за Логаном.

Логан все еще понятия не имеет, что мы все пережили. Он провел день, играя в видеоигры с Ридли. Я не уверена, проявил ли Ридли впечатляющую зрелость, пытаясь защитить Логана от реальности происходящего, или он просто хотел не путаться под ногами у родителей – но, какова бы ни была его мотивация, я ему благодарна. Я быстро учусь и, копируя фокус моего мужа, незаметно прикарманиваю телефон Дженнифер. Я вызываю такси, а потом звоню в полицию.

43

Эмили

Понедельник, 27-е мая

Открыв глаза, я с невероятным облегчением вижу, что вокруг все кремовое и светлое, а не черное и тенистое. Я слышу пиканье и жужжание больничных аппаратов, вижу маму с папой возле меня. Они дерьмово выглядят – и, судя по их лицам, я выгляжу еще хуже. Мама выглядит так, словно она вся в синяках, но я щурусь немного в попытке сфокусироваться, потому что яркий свет после темноты слепит глаза. Я понимаю, что мамино лицо опухшее, красное, фиолетовое и синее из-за рыданий, а не побоев. Я пытаюсь немного подвигаться. Мое тело отчетливо протестует, а это значит, возможно, побили меня.

– Привет, дорогая, как ты себя чувствуешь? – мягко спрашивает мама. Она держит меня за руку, наклоняется и целует ее, будто я королевская особа или Папа Римский.

– Нормально, – бормочу я в ответ. Я не чувствую себя нормально. У меня все болит от макушки до пят. Это не просто боль – это, скорее, хрупкость: если я двинусь, то развалюсь. Я в отдельной палате. Конечно же, ведь мы богаты. Я забыла. Когда мы выиграли в лотерею, я думала, что богатство даст мне изобилие, защиту. Наверное, это возможно, но из-за него мной также могут пользоваться, угрожать мне.

– Пить хочу.

Мама тянется за водой, стоящей на прикроватном столике. Она осторожно капает ею мне в рот, словно птица, кормящая птенчика. Это о чем-то мне напоминает. Чем-то, связанном с похищением, но я не могу вспомнить конкретно.

– Что случилось? – спрашиваю я.

– Тебя похитили, – говорит мама. – Какие-то очень плохие люди взяли тебя в заложники и требовали выкуп.

Мне почти хочется рассмеяться от маминых слов «какие-то очень плохие люди». Это даже близко их не описывает. Они били меня, морили голодом, связали и накачали наркотиками. Да, я думаю, меня чем-то накачали. Наверное, она все это уже сама знает, должны быть медицинские свидетельства. Думаю, она пытается не волновать меня чрезмерной откровенностью. Я слишком слабая и уставшая, чтобы заметить, что она не может меня защитить – ведь это я все пережила.

– Привет, пап.

Сейчас не я должна его подбадривать, но он выглядит убитым. Раздавленным. Страждущим.

Он встает, целует меня в лоб и говорит:

– Я пойду позову врача, скажу, что она очнулась.

У меня появляется ощущение, что он специально удаляется, как будто ему тяжело быть рядом со мной. Я испуганно смотрю на маму. Папа часто оставляет сложные вещи ей. Как когда мы с Логаном очень хотели собаку, и они вроде как согласились, что нам можно ее завести, а потом передумали – папа предоставил маме сказать это нам. Или если нам нельзя было пойти куда-то вроде концерта или что-нибудь купить – знаете, перед большим выигрышем, – папа избегал сложных вопросов и просто говорил: «Спросите у мамы».

– Что случилось, мам?

– Ты потеряла ребенка, ангелочек.

Мама так просто это говорит. Будто мы обе раньше знали, что у меня будет ребенок. Она делает это несложным.

– Мне жаль, дорогая. Мне жаль, – шепчет она.

– Не плачь, мам. Я даже не уверена, что хотела его, – я пытаюсь звучать, будто просто упустила возможность купить платье, потому что не было моего размера. Но внезапно начинаю плакать сама. Ребенка Ридли больше нет. Нашего ребенка больше нет.

– Я не присматривала за ним. Не уберегла его, – говорю я.

Мама вскакивает и обхватывает меня руками, утыкаясь носом мне в шею. От этого мне больно, но оно того стоит. Она снова и снова повторяет, что это не моя вина. Ничто из этого не моя вина. В конце концов она говорит, что полиция хочет поговорить со мной, когда я буду готова.

– Мы поймаем уродов, сделавших это с тобой.

Я соглашаюсь на допрос, но спрашиваю, может ли мама остатья со мной. Она мгновенно понимает, что я боюсь не полиции – очевидно, что я в большей безопасности с двумя полицейскими в палате, – но не хочу выпускать маму из виду.

– Ты теперь в безопасности, – твердо говорит она.

– А что будет, если кто-то сделает это снова? – требовательно спрашиваю я.

– Это маловероятно, – грустно улыбается она. – Денег не осталось.

Я думаю, что ей дали какой-то транквилизатор, таблетку счастья, потому что как она может вести себя так, будто это не конец света?

44

Лекси

Вторник, 11-е июня

Мы оплатили аренду дома на шесть месяцев вперед, и деньги не подлежат возврату, поэтому нет смысла съезжать и искать место подешевле, хотя больше нет разговоров о его покупке. Джейк знает, что в банке осталось чуть меньше четырех миллионов.

– Я думал, будет больше, – простонал он, узнав баланс.

– Я много отдала, – признала я.

– Отдала?

– На благотворительность, – неопределенно сказала я. И хоть он выглядел шокированным,