С таким судном можно будет широко осветить, быстро двинуть вперед вопрос о Великом Северном морском пути в Сибирь и пройти Сибирским морем из Атлантического в Тихий океан» (1945, с. 287).

Если сопоставить две приведенные выше части плана, ясно, что плавание в Тихий океан по этим данным могло начаться только в октябре, тогда как все предшественники Русанова на этом пути отправлялись к своей цели значительно раньше: Норденшельд на «Веге» в 1878 году — в начале июля, Нансен в 1893 году — в конце июля, Толль на «Заре» в 1900 году — также в конце июля, причем все они зимовали далеко от Берингова пролива. Рассчитывать на успех, отправившись в путь в октябре, — очевидный нонсенс, который едва ли стоит приписывать Русанову с его опытом. Поэтому абсолютно прав Василий Михайлович Пасецкий, отметивший, что указанный пункт плана никак не связан именно с 1912 годом, а намечен на будущее.

Рассказав о предварительных планах исследователя, перейдем к их осуществлению. 7 марта 1912 года (по новому стилю) русским консулом в Христиании (тогдашнее название столицы Норвегии) была получена следующая телеграмма: «Желаю купить моторную или парусную шхуну 50 тонн для льдов, телеграфируйте стоимость, Невский, 75. Русанов».

В апреле Русанов и Кучин выезжают в Норвегию в Берген, где осматривают шхуну «Lilba» — все хорошо, кроме одного: фирма — изготовителя мотора уже не существует и, соответственно, гарантий на будущее в части запасных частей к нему нет никаких. Это означает продолжение поисков подходящего судна уже непосредственно в преддверии мая, предварительно намеченного для выхода в море. В середине мая в Тронхейме оказалась подходящая шхуна «Геркулес» стоимостью в 32 тысячи крон. «Одновременно нужно будет купить фансботы, моторную шлюпку и дополнительный такелаж и сделать ряд других заказов; за некоторые надо будет сейчас же платить… — было бы хорошо, если бы вы перевели на Central Banken 40 тысяч крон, чтобы не задержать покупку судна и выполнение заказов» (1945, с. 291), — пишет 11 мая Русанов из Христиании в Петербург в Министерство внутренних дел.

Спустя неделю в письме директору Департамента общих дел Алексею Дмитриевичу Арбузову он следующим образом описывает достоинства «Геркулеса»: «…крепкое зверобойное судно, уже испытанное в Гренландских льдах. Построен “Геркулес” в 1908 году, то есть совсем новый, имеет 63,43 регистровых тонны нетто, следовательно, помещения для экспедиции настолько просторны, что не требуют переделок. Длина 73,6 фута, ширина 19,6 фута, глубина 8,6 фута. По вооружению это куттер (тендер) — как “Дмитрий Солун-ский”, только меньше последнего, гораздо крепче и быстроходнее. Мотор “Альфа” “имеет” 24 номинальных лошадиных силы» (1945, с. 292).

Еще через несколько дней Русанов делится впечатлениями от купленного судна на испытаниях в море: «Ну, я вам скажу, такое славное суденышко, что лучше и не найти! Мотор работает совершенно исправно, ровно и дает не меньше 7 верст в час, а под парусами можно идти вдвое и втрое скорее. Парусность огромная, ход великолепный!

Насколько хорош ход у судна, можно судить по тому, что, лавируя при противном ветре, мы держались всего на 3 румба к ветру» (1945, с. 294).

О том, что норвежцы, ревнивое отношение которых к Шпицбергену понятно, не в курсе официального правительственного характера экспедиции, Русанов сообщил в Петербург в конце мая: «Норвежские газеты известили, что эта, устраиваемая на частные средства экспедиция — чисто русская, то есть в ней примут участие только русские и что снаряжена она будет в Александровске, куда и направляются заказы. Таким образом, купив в Норвегии судно, я еще не дал повода говорить норвежским газетам, что я и снаряжаюсь в Норвегии. Тем более что я свел количество заказов в самой Норвегии к возможному минимуму» (1945, с. 295).

Разумеется, нужно до поры до времени не привлекать к правительственному характеру экспедиции особого внимания, что также заботило Русанова, делившегося своими соображениями в письме от 19 мая к одному из чиновников МВД: «Что касается огласки, то скрыть такое громоздкое предприятие, как выход большой экспедиции, оказалось совершенно невозможным. Купить судно, обставить его совершенно иначе, чем это делается для промысла, было достаточно, чтобы открыть глаза проницательным норвежцам, и я очень рад, что хоть удалось пустить их по ложному следу. В норвежских газетах пишут о нас очень усердно, говорят, что главная цель — гидрология и Новая Земля, о Ш… упоминают вскользь. Надеюсь, что и в русские газеты попадут небольшие сведения» (1945, с. 293). Чем только не приходится заниматься полярнику на «государевой службе» — но поступил он по лучшим канонам спецслужб — не делая секрета из второстепенного, сохранил в тайне главное. А время не ждет — в том же письме приводятся сведения, полученные по радио со Шпицбергена: температура уже +8 или +9, лед выносит из фьордов, суда-угольщики готовы принять первый груз. Одним словом — «пора, мой друг, пора», хотя даже вопрос о порте отправления на этой стадии подготовки оставался открытым.

Так, МВД почему-то настаивает на выходе из одного из балтийских портов (возможно, даже не подозревая о том, сколько это отнимет времени и так уже на фоне очевидного опоздания в связи с ранней весной), тогда как Русанов предлагает выходить из Александровска-на-Мурмане, на что было получено согласие лишь в конце мая. Заканчивается вторая половина мая, а экспедиция не укомплектована личным составом, появляются новые кандидаты. Так, академик Н. В. Насонов, директор Зоологического музея, ходатайствует об участии в экспедиции Зенона Францевича Сватоша, чеха по национальности, натурализовавшегося в России, но сохранившего подданство Австро-Венгрии — последнее обстоятельство для такой экспедиции, мягко говоря, совершенно излишнее.

И на этом фоне, когда все идет уже по принципу голова — ноги (не редкость при снаряжении любой крупной экспедиции), Русанов вдруг собрался в Париж (читателю понятно — почему), где, как он считает, «придется пробыть очень недолго: сколько потребуют заказанные инструменты, никак не более» (1945, с. 294). Это вполне правдоподобное объяснение удовлетворило бы самого проницательного человека со стороны, если бы не очередное послание в адрес Арбузова 9 июня, всего за сутки до отъезда из Парижа. В это время Кучин, покончив с делами в Норвегии, вел судно в Александровск-на-Мурмане. В письме между тем возникло имя нового участника экспедиции — точнее участницы, даже если начало послания было вполне деловым:

«Имею честь сообщить Вашему превосходительству, что перевод на 5500 франков был мной своевременно получен и все необходимые закупки и заказы закончены…

…До сих пор оставался нерешенным вопрос о натуралисте. Сватош, участие которого в экспедиции, я уверен, будет очень ценным, может быть назван только коллектором, так как он, к сожалению, не обладает не только высшим, но даже и средним законченным образованием.

По принятой совещанием программе, Шпицбергенской экспедиции было предложено пригласить естественника, обладающего медицинскими познаниями. Кучин, занимающийся распределением лекарств на “Фраме”, не обладает, однако, даже элементарным знакомством с медициной, в отсутствие лица, систематически и научно знакомого с ботаникой и зоологией, неизбежно должен суживать научные результаты сборов экспедиции, лишая их теоретической основы и взаимной связи.