кресты и ругались из-за мест, громко спрашивали: «Которая жена? А сестра? Посмотрите — плачут!» — «А вы знаете — ведь после него ни гроша не осталось, все идет Марксу». — «Бедная Книппер!» — «Ну, что же ее жалеть, ведь она получает в театре 10 000» — и т. д.

Все это лезло в уши насильно, назойливо, нахально. Не хотелось слышать, хотелось какого-то красивого, искреннего, грустного слова, и никто не сказал его. Было нестерпимо грустно. Шаляпин — заплакал и стал ругаться: «И для этой сволочи он жил, и для нее он работал, учил, упрекал. Я его увел с кладбища. И когда мы садились на лошадь, нас окружила толпа, улыбалась и смотрела на нас. Кто-то — один на тысячи! — крикнул: «Господа, уйдите же! Это неприлично!» — они, конечно, не ушли.

Прости меня — письмо бессвязно, едва ли ты поймешь из него мое настроение, очень тоскливое и злое. Я буду писать о похоронах статью «Чудовище» — она объяснит тебе, в чем дело. Мы думаем издать книгу памяти Антона Павловича, пока это еще секрет. В этой книге напишут только я, Куприн, Бунин и Андреев.

Ну — очень кланяются тебе Шаляпин, Алексин и Елиз[авета] Ив[ановна].

Федор купил-таки имение, дурачина. За Алексина я очень рад — кажется, ему хорошо с Ел[изаветой] Ив[ановной]. Но — о всех их я напишу тебе потом, сейчас не могу. Скажу только, что Федор очень тронул меня своим отношением к тебе, тоже и Сашка. Славные это ребята, право. Собираются писать тебе. Федор едет петь в Кисловодск, Алексин по Волге — туда же. Я еду в Старую Руссу, недели на три, буду брать соленые ванны.

Пиши так: Старая Русса, Ерзовская улица, дом Новикова.

Алексин говорил о том, чтоб ты зиму жила в Ялте, я. буду там в октябре, но об этом — потом.

Целую Максима. Жму руки.

А.

276

И. А. БУНИНУ

Середина июля [конец июля] 1904.

Спасибо за письмо, дорогой товарищ!

А я думал, Вы не получили моего, и написал Вам еще. Андреев даст рассказ и небольшую статью об Ант[оне] Пав[ловиче]. Куприн доканчивает повесть, начал было писать воспоминания и — сразу же впал в полемический тон. Бросил, нужно подождать. То же случилось и со мной, — впечатления похорон еще не улеглись, и пишется больше о людях, оскорбивших Чехова своим присутствием над его могилой, чем о нем, о его светлой душе, полной любви, нежности, грусти, о его уме — тонком и остром.

Мне страшно понравился Куприн, — на похоронах это был единственный человек, который молча чувствовал горе и боль потери. В его чувстве было целомудрие искренности. Славная душа!

Милый мой друг — нам, четверым, надо чаще встречаться друг с другом, право, надо! Давайте устроим осенью съезд в Москве. (Извиняюсь за пачкотню.) А пока — пишите, я знаю, у Вас выйдет хорошо: Вы любили, Вы знали Ан[тона] Пав[ловича]. Дайте стихов и, прозы и воспоминаний.

Крепко жму Вашу руку, желаю бодрости духа, здоровья!

Ваш

А. Пешков

277

Е. П. ПЕШКОВОЙ

15 или 16 [28 или 29] июля 1904, Старая Русса.

Как уже писал тебе — я видел в Москве Алексина, Шаляпина, Долгополова. Алексин очень понравился мне — он так хорошо относится к Ел[изавете] Иван[овне] и она к нему. Постарел он несколько, но, кажется, стал здоровее и меньше пьет.

Очень кланялся тебе и убеждал меня в том, что тебе необходимо прожить зиму в Ялте. Я с ним согласен — тебе нужно изгнать из себя всякие признаки болезни. Осматривал меня и тоже нашел, что в октябре я должен поехать в Ялту. Поеду. Шаляпин — растолстел и очень много говорит о себе. Признак — дурной, это нужно предоставить другим. Славная он душа все же, хотя успехи его портят.

Когда ехал сюда, в Руссу, — встретил царя. Он возвращался из Руссы, бледный, с заплаканными глазами. Очень жалок был.

Здесь он смотрел войска, отправляющиеся на войну, — и ревел, как говорят, навзрыд. Войск отправляют страшно много.

Здесь по улицам толпами ходят бабы и просят милостину: «Мужа на войну отправили, осталась одна с детьми, умираем с голода». Это уж несколько излишне для великой державы, как ты думаешь?

Вообще — призыв запасных солдат оставляет такое впечатление, как будто страну посетила чума: всюду плач и рыдание, на вокзалах женщины падают в обморок.

А по «Новому вр[емени]», «солдаты рвутся в бой». При этом у них такие лица, как будто их заживо хоронят.

Завтра начну брать ванны из рассола, 10 штук, до 26-го, значил-, обязательно проживу здесь. Городишко скверный, но это хорошо, ничто не развлекает, и сидишь дома.

Получил два твои письма на К[онстантина] П[етровича] и письмо Максима.

Благодарю его за труд.

Нижегородские новости тебе сообщат помимо меня, так что больше писать пока не буду. Очень прошу тебя: относись к себе серьезно, лечись упорно и будь здорова. Поцелуй ребят.

Адрес повторяю: до 27-го — Старая Русса, Ерзовская ул., д. Новикова.

Крепко жму руку.

А.

278

Е. П. ПЕШКОВОЙ

19 или 20 июля [1 или 2 августа] 1904, Старая Русса.

Ноги у меня не болят и ничего не болит, но уж коли попал в Руссу, где лечатся от ревматизма, — почему и мне не полечиться, если я к нему имею склонность?

Ты уже знаешь наши новости — смерть Плеве? Сегодня получено сведение с Дальнего Востока — убит генерал Келлер, тот самый, что, будучи екатеринославским губернатором, перестрелял рабочих. Говорят, очень способный вояка был.

Все знакомые — живы и здоровы, новостей, особенно важных, нет, интересы общества сгущаются около войны, книг читают мало, газет — много, и, судя по «Новому времени», — Витте будет премьер-министром.

Русса — скверный городишко, рассеянный на плоскости, ее прорезывают две реки: Полисья и Порусса, в ней соленое озеро и целебные соленые же источники.

Грязно, пыльно, скучно. 26-го буду здесь читать в пользу вдов и сирот солдатиков, ушедших на войну.

Какой это ужас — отправление на войну запасных! На Новгородской губернии это отразилось особенно ужасно: в то время как в других мобилизируются несколько уездов — здесь вся губерния.

Рев, стон, вой — ежедневно.

Люди сходят с ума, вешаются, топятся — чорт знает что! И на войне тоже сильно заболевают психически — то и дело оттуда доставляют сумасшедших, что объясняется климатом Маньчжурии и артиллерийским громом.

Что ты ничего не пишешь о твоем здоровье? Написала