случиться. Но зато праздник повеселит людей и покажет, что война уже близка к своему завершению. Что вы на это скажете?

— Я скажу, что идея неплоха, — обдумав чуть-чуть, ответил Стессель. — Но вы представляете какую суммы вы потратите? Вам не жалко ваших денег, из-за которых вы тут хотели удавиться?

— Жалко, очень жалко, — искусственно всплакнул я и шумно вздохнул, — а что делать? Душа праздника просит, а тут такой повод. Так почему бы этим праздником не поделиться?

— Ладно, ладно, мы вас поняли. Идея хороша, празднуйте на здоровье. Только не очень понятно, что вы хотите от нас?

— Как что? Поучаствовать в процессе. Явиться на церемонию, поздравить молодых… Вас это не обременит, а людям настроение. Ну а потом уж и угощение для всего честного народа. Угостить я их сам угощу, не пожалею денег. Только вот с питьем проблема…

— Ах вот оно что! — чуть ли не хором воскликнули генерал с адмиралом и дружно закатились. — Вот пройдоха, ах хитрец! И не стыдно нас о таком просить?

— А чего стыдиться? Всегда считал вас уважаемыми людьми, способными понять простой народ. Ведь согласитесь — гуляния пойдут на пользу всем в крепости. А уж разговоров-то будет на две недели вперед.

Конечно, говоря такое, я просто-напросто выстилал своему проекту красную дорожку. Вовремя подмаслить это не прогнуться, это именно подмаслить, то есть подмазать нужные механизмы, чтобы те закрутились как надо. И Стессель и Витгефт правильно расшифровали мою фразу, но сердиться не стали. А лишь шутливо погрозили пальчиком и соизволили пойти мне на встречу.

— Ладно, будь по-вашему, — хлопнул по колену Анатолий Михайлович, явно пребывая в прекрасном расположении духа. — Когда свадьба?

— Через пару недель думаю.

— Хорошо. Делайте свои гуляния, а о питье мы позаботимся. И молодых поздравим, отчего же нет.

— Здорово, — искренне обрадовался я. — Вот увидите, как эта свадьба отразиться на настроении народа. Всем она пойдет только на пользу.

— Ладно-ладно, хватит уж, — остановил меня Стессель. — Занимайтесь своим делом, готовьтесь, только нам потом не забудьте сообщить, когда состоится церемония.

— Ну уж, как тут такое забыть…!

Но свадьба через две недели не состоялась. Через пару дней после нашего разговора Юн окрестилась и получила от батюшки новое имя — Ульяна. После этого мы принялись за подготовку, шили подвенечное платье, искали жениху костюм, договаривались с ресторанами об угощении. Продукты им подкинули со склада, чтобы было из чего готовить, с сами батюшкой договорились о дате и заплатили авансом. Но за неделю до церемонии в Артур пришла ужасная новость — Вторая эскадра, шедшая к нам на помощь с Балтики, возглавляемая вице-адмиралом Рожественским встретилась с эскадрой Того и была наголову разбита. В самом узком месте Желтого моря, там, где мыс китайского берега разрезал его почти надвое, пятнадцатого мая в три часа ночи два флота встретились и открыли огонь. Ночь была мглистой, с плохой видимостью, луна светила не в полную свою силу и у Рожественского были шансы на то, чтобы проскочить пролив. Но он не смог. Того не зря дежурил возле Вейхайвея, не зря получал доклады от наблюдателей с берега и императорской разведки. Он знал, когда наша эскадра должна войти в пролив, знал и готовился. И сам вышел в самое узкое место, закупорив его. И едва в свете тусклой луны смог разглядеть флагман Рожественского, он, набирая ход и соблюдая светомаскировку, повел эскадру в бой.

Для вице-адмирала первые залпы оказались неожиданны. Эскадренный броненосец «Ослябя» получил попадания и запарил, окутываясь разогретым паром и теряя и без того невеликий ход. «Князь Суворов» получил снаряд на границе ватерлинии, который разбил шов броневых пластин и стал забирать черную воду, медленно кренясь на левый борт. Команда флагмана спасла броненосец, он не затонул, не опрокинулся, но сбавил скорость до критически малой величины, а затем и вовсе остановился. И Рожественский, впав в отчаянное безумие, повел эскадру в бой. Сигнальщики засверкали прожекторами и эскадра, разворачиваясь, ответила огнем.

Говорят, ночной бой на море это нечто красивое. В кромешной тьме вспыхивают тюльпаны орудий, взрываются снаряды, поднимая в воздух мириады брызг, сверкающих в огнях словно бриллианты, расцветают грязными фейерверками грибы попаданий и искры не сгоревшего до конца угля, вылетают в трубы факелами. Те, кто видел подобное со стороны, говорили, что это красиво и завораживающе и от подобного зрелища невозможно оторвать взгляда. Но на самом деле это не так. Те, кто пережил этот ад, рассказывали, что орудие, изрыгающее яркий тюльпан, бьет по ушам и содрогает все тело. Брызги, сверкающие словно драгоценные камни, падая, накрывают с головой и прибивают к палубе словно молотом. Факела из труб обжигают волею судеб под ними находящихся, а раскаленная зола, захваченная мощной тягой, сыпется за шиворот, перехватывает дыхание и сушит глотку, если не посчастливилось ее вдохнуть. И каждый снаряд, попавший по броне, заставлял корабль стонать, трещать и дрожать, а матросов, находящихся на своих местах, падать от удара на колени и кричать что есть сил, посылая то ли мольбы всевышнему, то ли проклятия противнику.

Все-таки нашей эскадре в какой-то мере повезло. Первый удар, накрывший флагмана, и первый ответ, окутал море дымом, который растекся по поверхности и скрыл силуэты. Военные корабли пошли в сторону, разворачиваясь для боя и выскользая из дыма, тихоходы же, наоборот, предпочли носа своего не казать и это в какой-то мере их спасло. Японские снаряды перестали находить цель и по большей своей части упали в воду.

Глава 19

Первое столкновение потрясло эскадру. Выведенный из строя флагман, потеряв ход, остался под шапкой медленно растекающегося дыма и корабли, маневрируя, отдалились и потеряли всякую связь с вице-адмиралом и повели бой самостоятельно. Плавучая же мастерская, угольные транспорты, госпитальные суда и буксирные пароходы, самые что ни на есть медленные корыта, державшие эскадру в походе словно якоря, повинуясь сигналам с «Князя Суворова», развернулись и тихо поползли в обратную сторону, желая скрыться от японца во мраке ночи. Рисковать судами, пытаясь пролезть в щель между Того и китайским берегом, Рожественский не решил. Ночь хоть и была темна, да и луна светила тускло, а по воде расползался дым, но никто не мог дать ни единого шанса на подобное безумство. Никто не мог знать, стоят ли еще корабли противника в засаде или же все уже были задействованы в первой атаке. Для тихоходов даже один единственный миноносец означал верную погибель.

Первый бой длился не более часа. Эскадры шли по глади моря, обстреливая друг друга и налетая