Никитос же сидел притихший, не бесился, чем меня даже настораживал. Бережет себя для концерта?

— Ты хорошо себя чувствуешь? — спросила я.

— Да, — односложно ответил Никитос, продолжая внимательно рассматривать зал, людей.

Может быть, я чего-то не знаю о своих детях? Может, надо давать им больше возможностей, показывать больше? Чтобы им было легче себя найти? Понять, что им ближе? Я вот считаю Никитоса обормотом, в музыкальную школу отдала только Настю. А может быть, его энергию направить на музыку, пусть на ударные инструменты?

— Мам, мам, смотри… — заволновался Никитос. — Идут, идут…

На сцену потянулись музыканты, в черных фраках, подтянутые, красивые, несколько женщин-скрипачек — в длинных платьях. А вот и он. Никитос ничего не понял, а Настька раз посмотрела на него — на меня, два, а потом, взяв меня горячими ладошками за запястье, прошептала:

— Мам, смотри, это же наш «мастер», разведчик…

— Да, — кивнула я. — Это он нас пригласил.

— О-он?

— Ну да.

— А что он будет здесь чинить?

— Вот мы сейчас и посмотрим. Думаю, наводить порядок в мировой гармонии, во вселенной звуков. Смотри.

Настька кивнула, а Никитос сидел, зачарованный, и смотрел, как Андрис взмахнул дирижерской палочкой, как замерли на секунду все — и зрители, и музыканты, — как потом полилась музыка, чудесная, красивая, мелодичная, совсем не скучная. Я выдохнула про себя — ну ладно, это прослушают. Дети прослушали первое произведение, и второе, и третье… Программа была подобрана таким образом, что нам не давали расслабляться. Чайковский, Сен-Санс, Глиэр, Вагнер, Шопен… Все такие разные. Пьеса то бурная, то нежно-элегическая, то щемящая.

Я сначала держала как будто невзначай Никитоса за руку, чтобы он не стал вскакивать, что-то громко комментировать. Но он как будто и не собирался. Так и сидел, затаив дыхание, только отнял свою руку и сел поудобнее.

Не сразу я заметила мальчика лет двенадцати, который сидел с другой стороны от Никитоса. Светлый, коротко стриженный, с выразительными серыми глазами чуть навыкате, самую малость, как будто удивленными. Никитос поглядывал на мальчика, который сидел и спокойно слушал. Не терпел, не возился, не спал, не играл в телефон, не вздыхал. Рядом с мальчиком был проход. Он пришел на концерт один?

К концу первого отделения меня посетила весьма странная мысль. Я уже спокойно слушала музыку, поняла, что с большой степенью вероятности от Никитоса беды ждать не стоит. И вдруг как будто чья-то чужая, посторонняя, непонятно откуда взявшаяся мысль меня… нет, не осенила. Просто секунду назад я даже не думала ни о чем таком. А сейчас отчего-то знала — этот мальчик, сидящий рядом с Никитосом и чем-то напоминающий его самого, только подросшего, имеет какое-то отношение к Андрису. Какое? Чудесное знание не пришло. А голова подсказала самое простое и очевидное — сын.

В антракте он встал, оказался совсем невысоким, лишь ненамного выше, чем быстро растущий Никитос. На мгновение я встретилась с ним взглядом. Ну да. Почти точно. Удивительно. Почему нет? А где тогда… Я остановила свой собственный вопрос. Не лежал бы у меня в ящике билет и не сидел бы рядом с нами этот мальчик, спокойно, один, как будто он привык к этому (если, конечно, я ничего не придумываю), если бы все в порядке было с женой. Ой, как мне странны эти мысли. Как бы я не хотела примеривать на себя чужие беды, участвовать так или иначе в чьих-то семейных драмах. «А если драмы давно позади?» — подсказал мне опять чей-то голос. Возможно, это просто некая мудрая часть меня, которая обычно разговаривает со мной не словами, а императивами на уровне ощущений: «почему-то не хочется», «отчего-то неприятно», «лучше сделать так, не знаю почему, но лучше».

Мальчик спокойно посмотрел на меня, я улыбнулась. Он, ничуть не удивившись, улыбнулся в ответ. Уже хорошо.

Никитос тоже посмотрел на незнакомца.

— Тебе понравилось? — спросила я мальчика, но ответил Никитос, искренне и горячо:

— Очень, мам! Я, наверно, тоже буду музыкантом!

Настька погладила Никитоса по плечу. Снисходительно? Нет, просто любя.

— Да, мам, зря Никитос не ходит со мной в музыкальную школу!

— Пойдет со следующего года. Позанимаемся летом, сразу во второй класс, чтобы вы вместе учились.

— Да?! — Мои близняшки аж подпрыгнули вместе.

Почему я раньше об этом не думала? Потому что думала неверно. И думала о чем-то другом.

Мальчик дружелюбно на нас смотрел, слушал и никуда не отходил.

— Мой папа дирижировал оркестром, — сказал он, просто и с привычной гордостью.

— Я знаю. Точнее, догадалась, — сказала я. — Ты чем-то на него похож.

— Я тоже Левицкий, — сказал мальчик. — Только не Андрис, а Анжей.

— Андрей? — переспросил Никитос.

— Нет, Анжей.

— Это по-польски Андрей, — объяснила я детям. Я думала, что Никитос ослышался.

— Ну наверно, — согласился мальчик так же легко и весело.

— Мам, да я сразу понял, что Анжей — это Андрей! Это же ежу ясно! Я — Никитос, — солидно представился мой сын и протянул руку.

Ну да, ведь мужчины всегда здороваются за руку. Эта удивительная вежливость, проявление гендерной солидарности сохраняется, несмотря на всю расхристанность современных правил приличия.

Анжей не засмеялся, руку Никитосу пожал. Приятный ребенок. Еще один Андрей в мою копилку. Это случайно? Так бывает? В мифах народов мира? Да. И мифы отражают глубочайшие и очень странные законы нашего мира. Мой самый любимый человек, после близняшек, брат Андрюшка. И я встречаю Андриса, у которого сын — Анжей, то есть все Андреи, только в разной национальной трактовке. Точнее, Андрис встречает меня. Ведь это не я рвалась починить ему падающий потолок… А там кто его знает, как на самом деле это происходит, и кто к кому рвется, и что думают на этот счет высшие силы, как они переосмысливают наши желания.

Хочется понять? Конечно. Невозможно чувствовать себя бессмысленной, неразумной игрушкой в руках высших, пусть всезнающих и всемогущих, но абсолютно неизвестных тебе сил. Я христианка, но кто точно занимается моей судьбой и как это происходит, мне неизвестно. В закон всемирного хаоса, расширяющегося, как наша Вселенная, я верить не хочу. В Бога, который во всем и везде, мне нравится верить больше. Но тогда неясно, почему в этом Божьем мире столько новых, старых, вечных и зловонных помоек. Чтобы на их фоне ярче сиял свет? Или просто иначе нельзя? А вот я бы не отказалась, например, жить в мире, наполненном светящимися ангелами, прекрасной музыкой и добром. Но я мала, ничтожна и не учитываюсь в великих неизвестных мне Замыслах. А жаль.

— Ты поляк? — удивился Никитос. — Никогда не видел поляков…

— Нет, я латыш. И еще русский, — ответил мальчик. — А мой дедушка был поляком, его звали, как меня.