Кивнув, архивестница выяснила, как кого зовут и кто чей сын. Каждый удостоился взгляда в глаза, сурового и сосредоточенного. Потом она повернулась и ушла на край арены, туда, где на императорской трибуне рассаживались вельможи. Эриш заметил, как она остановилась с кем-то переговорить, и узнал Шаскару. Он хотел помахать ему рукой, еще как-то привлечь внимание полководца, но тот даже не смотрел на арену. Он слушал архивестницу и кивал. Его лицо было очень печально. Эриш ощутил, как улетучивается надежда.

К императору, занявшему место на золотом балконе, присоединились двое, избранные решать судьбу ребятишек. Позже Эриш узнал имена судей. Один был Голдин Вара, богатейший владелец торговой флотилии: роль судьи была ему предоставлена в качестве платы за имперский контракт. Второй, Бал Карисса, глубокий старик, был провидцем и давним советником при императоре. По вине старческого слабоумия он едва ли вообще осознавал происходившее прямо у него перед носом. Эриш отчаянно щурился, стараясь рассмотреть императора, но видел только бороду и светлые волосы.

Воздух был сухим и горячим. Казалось, песок начисто высосал из него всю влагу, а вода, выпитая несколько часов назад, успела превратиться в воспоминание. Арену, будто чашу, наполнял жаркий солнечный свет. Эриш почувствовал некоторую легкость в голове, так что, когда вперед выступил обвинитель и обратился к заждавшейся толпе, ему пришлось как следует сосредоточиться.

Обвинителем был военный в мундире старшего военачальника и при мече на боку. Эриш снова ощутил пробуждение надежды. Солдат наверняка поймет, что собак они убивали из необходимости. Солдат ведь не позволит без сопротивления прикончить себя ни человеку, ни псу!

Когда полководец заговорил, Эриш ушам своим не поверил.

– Государь император, сегодня мне оказана великая милость! – почти выкрикнул этот человек. – Немногие удостаивались чести отстаивать дело императора, ибо у Бессмертного нет нужды в представителях! Его слово есть закон, его малейшая прихоть имеет силу приказа, приказы же высекаются на камнях вечности!

Эриш услышал, как безнадежно вздохнул Сэми, повернул к нему голову, и они переглянулись.

– Однако сегодня императору было угодно явить нам свое великодушие, щедрость и благородство, – продолжал полководец. – Вместо того чтобы просто казнить этих юных головорезов, как они по всей справедливости заслуживают, в чем, я уверен, не сомневается ни один здравомыслящий человек, наш государь милостиво предает их законному суду. Итак, – расхаживая вперед и назад, продолжал обвинитель, – обстоятельства дела поражают своей простотой. Эти юнцы являются иноземцами, коим было великодушно предоставлено убежище на нашей земле. Эти сыновья королей-отступников и вражеских правителей суть скрытые предатели, пригревшиеся на груди нашего любимого Города. Невзирая на это, Бессмертный в своем… в своем… – он подыскивал слово, – неизреченном благородстве предоставил им кров во дворце и дал наилучшее образование, наставляя как в военных, так и в мирных ремеслах. С ними обращались как с почетными гостями. Даже когда их венценосные родители предали императора и обратили против него оружие, владыка не отказал этим детям в убежище…

Полководец захватил в кулак подбородок, словно приводя в порядок очень сложные соображения.

– Следует упомянуть, что, как вам всем известно, согласно обычаю юным ученикам воинов предоставляется немалая свобода. Возможно, другие города и державы в недоумении взирают на нас, гадая, почему мы так поступаем. А поступаем мы так потому… – тут он сделал паузу и театральным жестом воздел руку, – что наш император, в своей… непостижимой мудрости, полагает, что сердца и жизни, отданные Городу по доброй воле, суть жизни, воистину достойные так называться!

И он снова умолк, будто потрясенный величием высказанной идеи.

Эриш ощутил, как внутри, невзирая ни на что, зарождается огонек веселья. Говоривший определенно был глуп. А может, еще и пьян. Ну и обвинитель попался!

Между тем восторженный идиот рассказывал присутствующим о дне похода так, словно это был праздник какой. Эриш припомнил, как они весело орали, носились по лесу и барахтались в листьях… и подумал, что на самом деле обвинитель не так уж и заблуждается.

– А потом, – продолжал тот, – мальчикам вздумалось подкрепиться. Они сытно поели, покидая дворец, но щедрого завтрака им показалось недостаточно. И тогда они сговорились убить императорских собак, живущих на свободе в лесу. Убить и съесть!

Ранул налился багровой краской, точно вулкан, готовый взорваться облаками огненного дыма и пара.

– Тихо, Ранул! – яростно прошептал Эриш.

Тот ответил злобным взглядом, и Эриш пояснил:

– Пусть этот дурак болтает сколько угодно! Наша законница расскажет, как было на самом деле. Дай ей такую возможность!

Ранул мрачно нахмурился, но промолчал.

Военачальник уже повествовал о прискорбном убийстве трех собак. После чего-де юнцы вернулись домой, пьяные волей и объевшиеся собачатины. Закончив, он отвесил замысловатые поклоны императору, товарищам-судьям и госпоже архивестнице, которая уже поднялась и вышла на песок.

Неожиданно разразился настоящий кошачий концерт: зрители вопили, улюлюкали и смеялись. Эриш задумался, что было причиной – речь льстивого военачальника или появление женщины-защитницы.

День стоял очень жаркий. Архивестница успела снять накидку и теперь положила ее, аккуратно свернутую, рядом с собой на песок. С шеи на грудь спускались серебряные цепочки. Женщина казалась спокойной, словно находилась у себя дома.

Кошачий концерт сделался оглушительным. Зрители, сплошь мужчины, спокойно относившиеся к тому, что их сестры и дочери шли на войну, не могли вынести зрелища женщины, взявшейся принародно держать речь. На арену полетели камни и глиняные сосуды. В какой-то момент архивестница ловко отступила, и в землю у ее ног воткнулся брошенный нож. Даже некоторые солдаты выкрикивали оскорбления.

Женщина терпеливо ждала, сложив на груди руки. Вид у нее был такой, словно она могла стоять так хоть три часа, пока насмешникам не надоест. И вот наконец гомон стал стихать. Архивестница повела головой, оглядываясь по сторонам. Вздернула подбородок.

– Воины! – выкрикнула она.

Это вызвало новый взрыв воплей, впрочем на сей раз быстро унявшийся.

– Воины, – повторила она уже потише, и продолжавших шуметь утихомирили те, кто хотел послушать ее. – Воины перво-наперво учатся защищать Город и самих себя, а потом – атаковать врага. Поэтому им вручаются щиты и мечи. Щит – для обороны, меч – для нападения. Их не учат склоняться и безропотно позволять себя убить. Эти юные воины, которых вы видите перед собой, годами учились защищать Город. Некоторым уже приходилось сражаться бок о бок с закаленными солдатами. Другие еще слишком молоды для сражений… – Архивестница указала на малыша Эвана и вновь возвысила голос: – И я могу лишь повторить сказанное моим другом, полководцем Галадой: император сегодня и мне оказал великую услугу и честь. Он позволил мне выступить здесь в защиту этих воинов. О высшей милости я не могла и мечтать! Все верно: эти молодые люди – сыновья чужеземных королей, правителей иных стран. Это отпрыски людей, некогда бывших нашими союзниками. Они прибыли сюда, чтобы добросовестно изучить обычаи Города и сражаться за его честь. Их ли винить за то, что с тех пор их отцы успели предать нас и отвернуться от Города? Вот, скажем, присутствующий здесь полководец Галада… – она указала на своего противника, – является сыном одного из вождей фкени, павшего в битве при Эдиве. Тем не менее вот уже сорок лет с честью и достоинством он служит Бессмертному. Никто даже и не думает пенять ему за то, что он – сын отступника!