Сидят мужи смоленские, будто колдовским зельем опоенные, раньше сварились по мелочам, спорили из-за сквалыжных дел, а тут вознеслись в выси поднебесные и не смеют поверить, даже Макшеев со своим вольным городом притих. Шутка ли сказать — столица империи! Такое и Москве толстопузой не снилось.

— Да что Москва, она супротив нас правнучка, на триста лет моложе.

— Не по чину вознеслась, там часто звонят, да редко едят, а у нас всего довольно.

— И то правда, нашего города милее нету. Пан верно сказал: Жигимонд искал-искал, лучше не нашёл.

Макшеев всё же опомнился и усмехнулся:

— Молоко квасим, а корова не доена, да и нет пока коровы, покупать требуется...

Морткин поддержал:

— Иван Петрович верно сказал, королевскую честь ещё добыть надобно. Власть у нас теперь горластая, её перекричать непросто.

— Ничё, — послышалось со всех сторон, — и у нас горлопаны найдутся.

— Тихо! — строго сказал Морткин. — Слушать, что говорю. Шеин станет королевский универсал на совете обсуждать, там у него большинство, решат, как скажет. А нам надобно заставить его к миру выйти, на площадь. Согнать туда поболе своих крикунов, пусть орут к королевской пользе, кто своей охотой, кто за деньги. Не скупитесь, мы счёт ведём, каждому после сторицей воздастся. Ныне нашему делу великое испытание грядёт, так уж порадейте со всей душой.

Состоявшееся после собрания застолье гремело ликующими голосами. Зенковский находился в центре внимания, то был уже не привычный щёголь-коробейник, но представитель будущей власти и перед ним заискивали. Он и сам быстро переменился, заважничал, в голосе появились покровительственные нотки.

— Королевскую милость следует заслужить ежедневным действием, нам нужны не только крики, но зримые дела, даже малого достоинства. Дерзайте, Панове!

Морткин свёл его с Салтыковым, оба приглянулись друг другу и держались вместе.

— О каких зримых делах ты всё время толкуешь? — спросил Салтыков.

— Шеин — крепкий орешек, он может не подчиниться общему приговору и будет стоять до конца. Нам нужно наверняка знать о его намерениях. Приказы, распоряжения, воеводские бумаги — вся его кухня должна быть известна. Если бы добраться до воеводской избы...

— И что тогда? — неожиданно заинтересовался Салтыков.

— О, такой удалец будет отмечен самим королём и получит из его рук высокую должность. Но где его найти?

Иван усмехнулся, он знал где.

В тот же вечер во время очередного свидания с Дарьей ему пришлось применить все свои навыки сердцееда.

— Яблочко моё наливчатое, жемчужинка блескотная, нанизал бы тебя на ожерелье и носил кажен день не снимаючи, — страстно шептал он. Под его сильными и умелыми руками девушка трепетала, как испуганная птица, но всё же доверчиво льнула к нему, ответно устремляясь навстречу. — Зоренька моя ясная, забрала ты в полон моё ретивое. Так и глядел бы на тебя денно и нощно, так и целовал бы в уста, не зная поста...

У Дарьи закружилась голова, на какое-то время она опрокинулась в беспамятство, а когда пришла в себя, устрашилась того, что произошло и разрыдалась. Иван утешал по-своему:

— Эка беда, была гусеницей, стала бабочкой, раньше ползала, теперь летать станешь.

— И рада бы летать, да хвост в дёгте, — проговорила Дарья, её большие глаза снова наполнились слезами.

— Ну-ну, будя, такую как ты всяк замуж возьмёт, с хвостом или без хвоста.

— А ты? — чуть слышно выдохнула Дарья. — Пойдём к тятеньке, повинимся, он добрый, всё поймёт.

Тут, как рассудил Иван, и пришло время ему открыться. Рассказал о себе всё, об отце, о царе Димитрии, почему и зачем приехал в Смоленск. У Дарьи глаза вмиг просохли, она слушала и наполнялась гордостью — так вот он каков, её молодец, тятенька будет только рад. Иван, однако, быстро разочаровал: ни за что не отдаст он тебя царёву изменнику, ибо находится во всей воле Шеина, а тот Шуйскому как верный пёс.

— Что же делать? — испугалась Дарья.

Тогда Салтыков рассказал про сегодняшнее собрание и королевский универсал. Если убедим Шеина сдать город, то все станем слугами короля, всякий раздор пропадёт и причин у отца противиться их свадьбе не будет. Дарья от радости захлопала в ладоши.

— Погоди, — умерил её пыл Салтыков, — прежде нужно Шеина сломить, выбить у него саблю, чтоб не махал перед королём и не обрекал Смоленск на кровопролитие.

Дарья ласково перебирала его волосы.

— Сделай, как говоришь, ты у меня такой бедовый.

— Сделаю, коли поможешь.

Как и обещал посланец Сапеги, королевский универсал был доставлен в Смоленск на следующий день. Воевода собрал ратных начальников, пригласил посадских старост и зачитал послание. Король требовал добровольной сдачи города, обещая милость за покорность и строгую кару за противление. Услышав угрозы, ратники сразу забряцали оружием, загремели хриплыми голосами, выражая готовность дать ответ пушками. В их возмущённом хоре выделился густой бас Михайлы Борисова: «Его величию нужно дать ответ по приличию!» Юрий Огопьянов, один из старост, дёрнул крикуна за полу кафтана, усадил на место.

— Такое дело не криком решают, — рассудительно сказал он, поглаживая пышную бороду, — надо с народом посоветоваться, а прежде всего с владыкой, — и, увидев, что Шеин поморщился, настойчиво подтвердил: — с владыкой прежде всего.

Шеин не сдержал недовольства:

— К нему идти — время терять, окромя пустых наставлений ничего не услышишь.

— Ты всё же укроти норов и пойди. Речь не о пушках, о наших душах — это как раз по его части.

Огопьянова поддержал другой староста, Лука Горбачёв, и Шеину пришлось повиноваться.

Смоленский архиепископ Сергий был нестар годами, но окружавшие его лицо белокурые волосы напоминали седины, отчего он казался старше. На его строгом лице выделялись большие огненные глаза. Он сурово глянул на воеводу и спросил:

— С чем пришёл, с гордостью или смирением?

— Я к тебе не на исповедь, — вспыхнул было Шеин, но нашёл силы, чтобы осечь голос и уже спокойно произнёс: — но за пастырским советом.

Сергий сумел оценить миролюбивые намерения воеводы и одобрительно произнёс:

— Кроткий ответ отвращает гнев, а оскорбительное слово возбуждает ярость. О чём ты желаешь посоветоваться, сын мой?

Шеин поведал о королевском послании и желании старост выйти с ним к горожанам.

— Что же тебя смущает?

— Время, время, святой отец. Его жалко тратить на то, чтобы слушать крикунов. В городе немало пособников короля, они чают открыть перед ним ворота, зачем давать им возможность смущать народ? Когда наступает неприятель, нельзя расслаблять войско сомнениями — таков давний воеводский закон.