Наконец, Пан добрался до Виттенберга, и тут перед ним встала по-настоящему серьезная проблема: как отыскать дом Готфрида Бранде? «Как бы поступила Лира? – спросил себя Пан и тут же ответил: – Ну, она, наверное, пошла бы в библиотеку и взяла бы местный справочник или адресную книгу. А если бы там ничего не нашлось, стала бы расспрашивать всех подряд. Известным людям никогда не удается полностью скрыть свой адрес, его наверняка знают почтальоны и местные газетчики. Даже обычные прохожие на улице или на рынке могут подсказать, где живет самый знаменитый из их сограждан. А уж задавать правильные вопросы Лира умела.

Но деймон сам по себе ничего этого не может.

Баржа, которая довезла его до города, причалила к бакену на реке, потому что пристань оказалась забита под завязку. Дождавшись темноты, Пан прыгнул за борт, в ледяную воду, и поплыл к деревьям на ближайшей незастроенной полоске земли. Почва тоже промерзла, в стылом воздухе пахло углем, древесиной и чем-то сладким, похожим на патоку. Незадолго до того, как остановиться, его баржа прошла мимо палаточного городка у стен Виттенберга. Люди готовили ужин на кострах; кое-кто спал, свернувшись под холщовыми покрывалами или навесами из картонных коробок. Сейчас костры все еще горели; Пан учуял дым и целую минуту боролся с соблазном вернуться и посмотреть, что там да как, но потом встряхнулся, так что во все стороны полетели брызги воды, и побежал прочь от реки, в город.

Он жался к стенам и внимательно смотрел по сторонам. Улицы были узкие; газовые фонари светили мягко, отбрасывая неглубокие тени. Никогда еще Пан не двигался так осторожно. То и дело он замирал в каком-нибудь переулке или под навесом церковного крыльца, дожидаясь, пока все прохожие скроются из виду. Открытые пространства вроде скверов и рыночных площадей он обходил по самому краю. На его счастье, прохожих попадалось немного: Виттенберг явно был добропорядочным городом, его жители рано ложились спать и не одобряли развлечений. Все сверкало чистотой; даже мусор был аккуратно рассортирован в подписанные муниципальные баки.

«Нет, это невозможно», – подумал Пан. Как понять, где живет этот Бранде, если никому не задавать вопросов? А если он обратится к кому-то с вопросом, то выдаст себя, и тогда конец. Сомнения усиливались с каждой минутой… но вдруг Пан заметил, что думает о другом. Предположим, он отыщет автора «Гиперхоразмийцев» и встретится с ним. Но что дальше? И почему он до сих пор об этом не задумывался?

Пан забрался под куст самшита на треугольной лужайке, от которой расходились три дороги. Район был жилой – вокруг он видел высокие аккуратные дома, церковь с колокольней и большой парк с какими-то постройками. Все деревья, и на лужайке, и в парке, стояли голыми – пройдет еще некоторое время, прежде чем весна пробудит в них новую жизнь. Пан замерз, устал и отчаялся; сейчас ему как никогда хотелось к Лире на руки, свернуться калачиком на коленях или прижаться к груди. Как глупо, как безрассудно он поступил! Как мелочно, эгоистично и высокомерно! Он был в ужасе от того, что натворил. Он ненавидел себя.

На стене парка, через дорогу, была какая-то вывеска. Она пряталась в тени высокой сосны, а фонарей поблизости не было. Но тут мимо проехал трамвай, и в отблесках его фар и света, льющегося из окон, Пан прочитал: «St Lucia Schule für Blinde».

Школа для слепых!

Как только трамвай повернул за угол, Пан метнулся через дорогу, вспрыгнул на стену, а оттуда перескочил на ветку сосны. Там он свернулся калачиком в уютной развилке ветвей и минуту спустя крепко заснул.

На рассвете он отправился на разведку – осмотреть территорию школы и другие постройки. Школа оказалась небольшой, но ухоженной и аккуратной, как и весь город. Главное здание было кирпичным и простым, почти аскетичным. В утреннем свете оно так живо напоминало колледж Святой Софии, что Пана вновь охватила мучительная тоска по дому. По другую сторону от главного здания обнаружился опрятный садик. В это время года тут ничего не зеленело и не цвело, но в центре журчал фонтанчик, а усыпанная гравием дорожка вела к главным воротам.

Пан еще не составил плана действий, но решил так: здесь его никто не увидит, значит, и опасаться нечего, а когда настанет подходящий момент, он что-нибудь придумает. Отыскав невысокую, но плотную живую изгородь, тянувшуюся вокруг подстриженного газона, он устроился под ветками и стал наблюдать. Главное здание было видно отсюда все целиком.

Вскоре он понял, что это школа-интернат для девочек. Пан представлял себе распорядок дня в таких заведениях, а потому спокойно сидел, слушал и нюхал. Первый удар колокола возвестил, что пора вставать, второй – что настало время завтрака. До Пана доносились женские голоса, стук ножей и вилок о фарфоровые тарелки и вкусные запахи тостов и кофе. Ставни на окнах общей спальни распахнулись, внутри зажегся свет. За окнами сновали взрослые. После завтрака ненадолго наступила тишина, а потом, уже из другой части здания, послышалось пение – ученицы пели гимн. Все это было так знакомо!

Рано или поздно девочки выйдут на прогулку, и тогда он воспользуется любой возможностью, какая подвернется. А до тех пор оставалось время исследовать школьную территорию. За живой изгородью продолжалась каменная стена, отгораживавшая школу от улицы; из-за нее доносился городской шум. Если придется бежать, можно будет перепрыгнуть здесь, хотя Пану не хотелось выскакивать под ноги пешеходам или на трамвайные пути. Нужно отыскать местечко потише, такое, где он точно никому не попадется на глаза. И вскоре оно нашлось – за деревянным сараем, где хранились садовые инструменты.

Но пока лучшим укрытием оставалась живая изгородь. Пан вернулся туда и обнаружил нечто любопытное. За стволом большой сосны кто-то устроил навес из веток и листьев. Со стороны школы его не было видно, и тропа так заросла, что взрослый человек туда бы не пробрался. Другое дело – девочка, особенно худышка. Пан осмотрел убежище и обнаружил жестяную шкатулку, спрятанную под кучей сухой листвы. Шкатулка была заперта и весила как тяжелая книга. Неужели это чей-то секретный дневник? Но как слепая девочка может писать в дневнике, если она ничего не видит?

Тут зазвонил колокол. Пан поспешно закопал шкатулку обратно в листья и забрался на дерево неподалеку.

Долго ждать не пришлось. Хозяйка шкатулки и впрямь оказалась худощавой девочкой лет четырнадцати, с деймоном-шиншиллой. Темноволосая, в синей хлопчатой юбке, такой же блузке и белом переднике, перепачканном краской. Коленки исцарапаны в кровь – наверное, о кусты, сквозь которые приходилось продираться к тайному убежищу.

Пан смотрел, как она на ощупь разгребает листья, достает шкатулку и отпирает ее ключиком на цепочке, висевшем на запястье. Достав потрепанную книгу, действительно толстую, как и предположил Пан, девочка раскрыла ее и села спиной к стволу. А вот о чем он не догадался, так это о том, что книга была напечатана специальным выпуклым шрифтом для слепых и именно поэтому была такой толстой. Водя рукой по странице, девочка что-то шептала крошке-деймону, примостившемуся у нее на плече. Пан сообразил, что она читает ему вслух. Не прошло и минуты, как оба погрузились в чтение и перестали замечать, что происходит вокруг.