– Может быть, ключи тоже, – рассудительно согласился Есмар. – Но одних гор недостаточно, чтобы летом в городе прекратило светить солнце, а зимой не шел снег. Все дело в магии и Итской Деве.

Теперь пришел черед посерьезнеть Эгину.

– Есмар, забудь о кольчуге Итской Девы и прочих чудесах, что бы под ними не подразумевалось. Сойдемся на том, что об этих местах мы с тобой знаем не больше, чем написано в «Странах и народах». Мы – варанцы. А варанцам на Севере лучше не рассуждать о таких сложных вещах.

Есмар некоторое время насупленно молчал.

– Хорошо хоть домой вы меня отсюда уже не отправите. Даже если мы здесь случайно встретим варанских купцов. Побоитесь, небось, что они поклянутся довезти меня до Пиннарина, а сами продадут в ближайший работный дом.

Хорошо хоть не расплакался. Чтобы подсластить пилюлю, Эгин сказал:

– Проницательная ты бестия, Есмар. Если повезет, какой-нибудь итский вельможа оценит твои таланты по достоинству и возьмет в доверенные пажи. Побегаешь пару лет с любовными записками, потом начнешь заниматься делами посерьезней. А лет через двадцать глядишь – и ты уже зажиточный гражданин Ита, главный поставщик ильвесского льда для кладовых сотинальма.

– Гражданином Ита я и без такой волокиты стану, – убежденно сказал Есмар. – Просто спасу город – и сразу же мне отвалят всего, чего душа пожелает. Только бы кольчуга оказалась не очень тяжелой…

2

Если дорогу до Суэддеты Эгин нашел безлюдной, то для этих мест он даже не знал, какие слова подобрать.

Судя по путевым столбам, которые не вполне регулярно, но все же время от времени маячили на фоне чахлого редколесья, до Ита оставалось совсем немного.

А между тем за четыре дня пути им встретились от силы десять небольших деревень. Да однажды вдали прорезались сквозь дымку неказистые башни какого-то города. Оказалось, впрочем, что дорога проходит мимо, причем город отрезан от нее гнилыми, маслянистыми топями.

Сравнительно крупный обоз попался только один раз. В нем было около тридцати телег, расточавших едва ли не на лигу ядреный запах копченой рыбы.

При виде обоза Есмар оживился и сказал, что все-таки в Ите, наверное, можно плавать по озеру и промышлять рыболовством. Дескать, это, наверное, не так уж и опасно, как может показаться. Научились как-то защищаться от громадных пиявок – и знай себе таскают осетров да стерлядь.

– Если там есть осетры и стерлядь – значит, нет пиявок. И наоборот, – проворчал Эгин.

Эгину было тревожно. Ни одной целой крепостцы дорожной стражи им не встретилось. Несколько раз на наиболее выгодных в фортификационном отношении возвышенностях показались какие-то невнятные руины, и только.

С одной стороны, Эгина это устраивало, поскольку встречи с солдатами во всех странах и во все времена чреваты неожиданностями. Даже хорошая подорожная не всегда может решить дело миром. А махать мечом на чужбине ой как не хотелось.

Но с другой стороны, Эгина не покидало ощущение какого-то грандиозного подвоха. Мало того, что местность вокруг была совершенно не северной, а погода – пресно-теплой, без снегопадов и трескучих морозов. Но еще и вода в колодцах имела горьковатый незнакомый привкус, и крестьянин отчего-то отказался взять с них ломаный грош за постой, как только узнал, что они едут в Ит.

– Почему? – спросил Эгин у крестьянина.

Немолодой мужик, с невыразительным, как мать сыра земля лицом, ухмыльнулся и покосился на Есмара.

– Мальчонка с вами, верно? – ответил он вопросом на вопрос.

Как понял Эгин, этим, по мнению мужика, было сказано все.

3

Пресловутые итские премудрости начались сразу за аркой из больших светло-серых каменных блоков, которая торчала посреди поля без всякой привязки к пейзажу, ландшафту, отсутствующим оборонительным сооружениям.

Эгин остановил коня и, прищурившись, поглядел на малоосмысленную постройку. Если отодвинуть ее на лигу к северу или, наоборот, к югу – ничего не изменится. Прибавить еще пару арок рядом – то же самое.

Более дисгармоничной по мнению отставного аррума штуки ему не приходилось видеть уже года три, со времен посещения Хоц-Ия. Там сходное впечатление на Эгина произвел большой красный дом без крыши, стоявший на отлогом песчаном берегу. Столь же древний, неоправданно добротный, столь же глубоко бессмысленный.

– Неужели? – тихонько ахнул Есмар, переводя своего коня на рысь.

– Что «неужели»!? – выкрикнул ему в спину Эгин и, чувствуя недоброе, поскакал вслед за мальчиком.

– Это же Арка Геолма! Того самого!

– Ах, ну если Геолма… – тихонько процедил Эгин.

Обе опоры арки были покрыты надписями, состоявшими из лаконичных знаков, набранных из вытянутых треугольников-«клиньев». Каждый клин имел длину в две ладони.

Эгин неважно знал обе харренских письменности, но и его познаний хватило, чтобы понять, что надпись сделана на каком-то другом языке. Надо полагать, итском или древнеитском, Шилол их тут разберет.

«Владыка Геолм! К тебе взывать мы устали.

О память! Воскреснешь ли ты в нас

На славу свою оглянуться?

Цветы наши плачут о днях твоих сладким дурманом

И полнится горечью озеро Уллигеват.»

Это белое пятистишие продекламировал голос, который принадлежал не Есмару и не Эгину. Эгин был готов поклясться, что слова произнесены на варанском языке, без малейших примесей северного акцента.

Самым неприятным было то, что спустя мгновение в памяти Эгина и Есмара остались лишь слова. Чей голос – мужской или женский, детский или взрослый, каковы были интонация и тембр? На все эти вопросы ни один, ни другой не смогли бы дать внятного ответа.

«Облачный» клинок испустил едва слышный звон. Эгин и Есмар переглянулись. Испуга не было, но откуда-то пришла тоска – изматывающая, как зубная боль, неотступная, как тень.

– Поглазел – езжай дальше.

А вот этот голос – надменный, цедящий, лишенный даже намека на дружелюбие – принадлежал человеку.

Эгин, который не успел швырнуть за арку Взор Аррума, был неприятно удивлен стремительным возникновением незнакомого человека посреди этой безлюдной дороги. К слову сказать, первого вооруженного мужчины, встретившегося им после Суэддеты.

– Вот что надо было писать на этих велелепных старинностях, – продолжал незнакомец. – А то «память», «сладкий дурман»… Ладно мы с вами – люди высокородные, но ведь здесь все больше быдло ездит. Им этого не понять. Да.

Эгин наконец доискался, что перед ними не оборотень, а вполне обычный человек из плоти и крови. И появился он не из-под земли, а просто двумя мягкими шагами выскользнул из-за правой опоры арки и теперь стоял, скрестив руки на груди.

Незнакомцу было лет тридцать пять – тридцать семь. Он был острижен очень коротко. В левом ухе один над другим торчали пять серебряных «гвоздиков» с бриллиантовыми шляпками. Не бедный.