Сан-Франциско расстегнул плащ шеф-садовника, бросил сообщнический взгляд на Феникс и совершенно обнаженным встал в дверном проеме. Он надеялся, что его трехлетнее, как сказал принц гиен, оцепенение не ослабило восьмитысячелетнюю силу священного слова абина Элиана.

«Эль-Гуазер» кружил на орбите вокруг Земли уже несколько дней Д.С.В. Через крошечный иллюминатор кабины Гэ видела громадный голубой полумесяц, испещренный охристыми и белыми пятнами. Когда она впервые открыла для себя планету предков, эту голубоватую жемчужину, покоящуюся в черном бархате футляра, ей овладело безмерное волнение, и она забыла все свои муки. Она вновь улавливала ментальные волны своих братьев и сестер во изгнании и ощущала в этом приливе энергии колебания надежды, печали и гнева. Жара каюты заставила ее стянуть платье, но ласка вентиляторов, хоть и окутывала приятной прохладой, острого удовольствия уже не приносила.

Когда она очнулась от недолгой криогенизации, вызванной иглой парализота, смотрители избили ее, окружив со всех сторон, а потом, пока она ощущала себя поломанной куклой, дрожащей и окровавленной, они раз за разом насиловали ее, пока низ ее живота не превратился в один сплошной комок боли от каждого движения, от каждого вздоха. Они взломали ее девственную плеву, изранили ее интимную плоть, украли цветок ее женственности. Они брали ее грубо, один за другим, вертя ее и выгибая по своей прихоти, били или щипали за грудь. Им было мало опростаться внутрь нее, они мочились на ее раны, как будто хотели навсегда заклеймить ее позорной печатью.

«Избранной положено особое обхождение!»

Гэ переступила грань, за которой боль превратилась в неосязаемое, нереальное ощущение. Она воспринимала их гогот и брань как страшный сон, надеясь проснуться в тишине своей каюты. Она осознала, что они убили в ней желание, что наслаждение, приходившее к ней время от времени, никогда больше не возвратится. Она хотела бы умереть, но они были не настолько сострадательны, чтобы выбросить ее в космос. Вошел кто-то еще, и она услышала голоса на повышенных тонах, может быть — началась ссора. Потом ее тащили из коридора в коридор. Похоже было, что они миновали несколько кораблей, и когда ее ослепил свет прожектора, она поняла, что ее доставили в блок жилищ управляющих и техников. Они заперли ее в карцере и бросили голую, окровавленную и униженную, надолго ли — она не могла судить. У нее не оставалось сил доползти до койки, она лежала распластанной на металлическом полу, окутанная запахами крови и мочи, мучимая жгучей болью, которая шла от поруганной плоти и расходилась по всему телу. Из уголка губ стекала струйка желчи, обливая горло и грудь. Однако глаза ее оставались сухи, как будто остервенение палачей окончательно иссушило запасы ее слез. Еще она поняла, что больше никогда не станет плакать. Усыпленная урчанием двигателей и дрожью пола, она постепенно впала в глубокую прострацию, где проблески ясности перемежались лихорадочным бредом и обмороками.

Она очнулась от настойчивого нажима на плечо.

Гэ открыла глаза и увидела в нескольких сантиметрах от своего лица пару окованных сапог. Она инстинктивно свернулась калачиком и прикрылась руками. Это простое движение разбередило боль в ее душе и ранах. Между бедер горячей змейкой пробежала струйка крови.

— Не бойся: я не смотритель!

Этот низкий голос был ей знаком, но воспоминания не удавалось привести в порядок.

— Никто не давал этим громилам приказа обращаться с тобой так грубо, но каста смотрителей порой выходит за рамки своих полномочий. Сожалею. Я — управляющий Квин.

Он наклонился над ней и, несмотря на очевидную брезгливость, помог ей подняться и лечь на койку. Потом взял одеяло из встроенного шкафа и накрыл им тело Гэ (не столько из чувства сострадания, скорее оттого, что его нервировал запах прогорклой мочи и вид синяков молодой женщины).

— Я пришлю к тебе лекаря, сестра Гэ…

Она задумалась, чего хочет от нее этот человек, одетый в ту же шляпу с загнутыми полями и тот же двубортный сюртук, что и на общем собрании по поводу возвращения на Землю. Ей же хотелось только одного: очиститься, окатить кожу горячей водой, хотя она и понимала, что только время смоет картины жестокости, поселившиеся в ее сознании.

— Ты можешь мне помочь с прояснением некоторых неопределенностей, сестра Гэ, — сказал губернатор Квин. — Ты держишь в своих руках судьбу Маа, ее сестер и своих родителей…

— Где мои родители? — выдавила Гэ.

— В соседней камере. Мы их не выбросили в космос… Пока нет… Я хочу, чтобы ты сначала рассказала мне, что почувствовала во время крипто-транса.

Такой поворот Квина ее удивил. Чем обряд, устроенный Маа и ее последователями, мог заинтересовать касту управляющих?

— Крипта вызвала у меня те же ощущения, что и обычно, — осторожно отвечала она. — Блаженство, эйфория…

Маленький человечек приблизил к ней лицо, и она ясно увидела, как в его глазах загорелись яростные угольки.

— Не играй со мной, сестра Гэ: можешь пожалеть! Жрецы вирны проанализировали крипту, которую тебя заставили глотать эти проклятые ведьмы: это жуткого сорта грибки — просто яд, дорога в потусторонний мир, с ними нужна крайняя осмотрительность. Их зовут криптой откровения. Маа подвергла тебя испытанию, из которого ты могла так и не вернуться…

— Я бы предпочла тысячу раз умереть, — простонала Гэ.

— Выгораживая тебя, криптики нам сказали, что тебе предстоит сыграть важную роль в будущем человечества… И это неожиданное признание наталкивает нас на проблему.

— Вот почему вы позволили смотрителям меня… меня…

— Они будут сурово наказаны за насилие над тобой, сестра Гэ. А теперь мне нужно знать, что тебе открыла крипта. На касту управляющих возложена нелегкая задача подготовиться к возвращению на Землю, и примерные догадки нас не устроят…

Гэ догадалась, что успешный исход ее крипто-транса, даже если он проходил вне контроля властей, посеял сомнение в умах правителей, и сразу увидела все преимущества, которые могла извлечь из их замешательства. В ней выросла яростная решимость сделать все возможное, чтобы отомстить своим мучителям, прежде чем думать о том, как присоединиться к одиннадцати товарищам из ее видения.

— Мне нужно отмыться, полечиться…

Управляющий Квин понимающе кивнул и удалился, не сказав ни слова. Через несколько минут в каюту влетели три женщины из касты лекарей, вытерли тело Гэ влажными душистыми полотенцами и намазали ее раны мазью. Потом пищевик принес ей поднос с едой куда повкуснее, чем пресные бульоны в отсеках бескастовых холостяков.