…женаты.

Только Меррон не уверена, сколько в этом правды.

— Тогда, конечно, все получилось глупо донельзя. И я не настаиваю… как решишь, так будет…

Опять растерялась. Почему у женщин все настолько сложно?

Сержант отставил банку с мазью и подал полотенце.

— Только… — Меррон не стала отказываться от помощи. — Я не хочу быть кому-то заменой. Понимаешь?

Нет, но на досуге разберется.

— Дар, а у тебя документы есть?

Были. Те самые, взятые у мертвеца. И Меррон, изучив их, — спрашивать о происхождении и имени воздержалась, что было благоразумно: Сержант не знал, сможет ли ей солгать — вздохнула:

— Старые. Придется идти к Терлаку на поклон, — сказано это было тоном, который не оставлял сомнений, что быть обязанной этому человеку ей никак не хочется. — Сейчас без бумаг опасно… некоторых из госпиталя прямо забирают. Куда увозят… не спрашивай. Я не спрашиваю, потому что не хочу знать. Пока точно не выяснишь, можно себе придумать всякого. А если уже потом, то… в общем, я трусиха.

Сержант покачал головой.

Он мог бы сказать, что увозят этих людей недалеко — за городскую стену, к остаткам старого, полузасыпанного рва. И это тоже разумно: там, где свои живут впроголодь, чужим и вовсе места нет.

— Трусиха. Сижу, боюсь лишний раз из дома выйти, чтобы не было, как тогда… и ерунда. Забудь.

А ладонь к ребрам прижала, словно скрыть хотела что-то.

— Без бумаг не выйдет. За мной ведь присматривают. Терлак, он… страшный. Как Малкольм, хотя ты вряд ли с Малкольмом знаком…

…как сказать, знакомство было недолгим, но довольно плодотворным.

— Хотя нет, Малкольм был напыщенным идиотом, — отвернувшись, Меррон принялась двигать склянки. Она снимала одну за другой, выставляя на стол, протирала полку тряпкой, и возвращала склянки на место, выравнивая по ранжиру. — Он много говорил, красиво, но… Терлак — другой. Он и слушать умеет. Второй сын мясника. Был. А теперь — глава Комитета общественного спасения. Все уговаривает присоединиться. Я отказываюсь. Он не отступает.

Склянки закончились, и Меррон переключила внимание на стол. Некогда тщательно отполированная поверхность его теперь пестрела многими пятнами, которые вряд ли возможно было удалить тряпкой. Но дело было не в уборке.

Нервничает. Из-за Терлака? Сержанта? Всего и сразу?

— Рано или поздно, но мне придется выбирать. Или за ним, или туда, куда тех увозят.

У Сержанта имелись альтернативные варианты.

— Но идти надо. Все равно ведь донесут и… и будет хуже. Решат, что ты шпион. И сразу повесят.

Это, конечно, вряд ли, однако некоторый резон в словах Меррон был. Если и оставаться в Краухольде — а сразу уезжать она вряд ли захочет — то следует действовать по правилам.

Но взять и просто ее отпустить…

Невозможно.

— Врать ему опасно, не уверен, что смогу… всю правду говорить тоже нельзя. Скажу, что ты мне помог. Ночью. Когда эти напали.

Она вдруг вспомнила, что стоит без штанов, в одной рубашке, которая хоть и длинная, но не настолько, чтобы прикрыть коленки, и уж тем более — лиловые отметины на голени.

— Ты же не умеешь рисовать? Ну, мало ли… скажу, что тебе повредили руку. Сухожилие. И пальцы еще не восстановили подвижность. Но ты грамотный. И значит, будешь мне помогать здесь… приходят многие. Я один не справляюсь.

Она пыталась уговорить Сержанта остаться в доме, но все-таки сдалась. И всю дорогу нервничала, в каждом встречном видя врага, но у дома градоправителя, где ныне располагался тот самый Комитет, вдруг успокоилась.

Сержанта внутрь не пустили.

Ждал. Злился. Едва не сорвался. Несколько раз подходил к дверям, но отступал не столько перед охраной — всего двое и оба слишком беспечны, чтобы представлять реальную опасность — сколько из понимания, что это убийство осложнит ситуацию.

Меррон вернулась.

— Все нормально… Терлак рад мне помочь в такой мелочи.

Ложь. И она знает.

Из Краухольда придется уйти раньше, чем Сержант предполагал.

— Сам выписал…

От желтоватых листов исходил отчетливый запах соленого сала, того, которое с чесноком и приправами. В углу виднелось жирное пятно.

Похоже, голодали не везде, что было понятно.

— Он вечером зайдет. В гости.

Меррон, прежде чем бумаги отдать, не удержалась, понюхала.

— Странное время. Все как будто сошли с ума, а я выздоровела не вовремя. Скажи, так везде?

Сержант кивнул — почти. Мир и вправду обезумел, и в этом есть доля его вины.

— Ясно. Ты… только не смотри ему в глаза, хорошо? Он этого не любит. И у тебя сейчас глаза странные. Не такие как раньше.

Запыленное зеркало подтвердило, что Меррон права: с глазами явно было что-то не то. Сержант минуты полторы вглядывался, прежде чем понял: вокруг зрачка появилась рыжая кайма.

Вот только этого ему не хватало!

Впрочем, кровь по-прежнему была нормального красного цвета. Это успокоило.

Спокойствия хватило на то, чтобы выдержать визит Терлака, который вел себя слишком уж по-хозяйски, явно демонстрируя, что именно ему решать, останется Сержант в этом доме или нет. Ублюдку нравилось нервировать Меррон.

— Что ж, — сказал он перед тем, как уйти, — я не предвзят. И не осуждаю тебя, Марти. Надеюсь, твой друг сумеет объяснить тебе, что новый мир открыт для самых разных людей. Всего доброго.

Прозвучало недобро.

Этот человек и вправду не отступит. Он позволяет себе играть, но рано или поздно игра наскучит. Убить? Слишком на виду.

Выждать.

Подготовить лодку. Здешние тропы Сержанту знакомы, и вряд ли за прошедшие годы что-то сильно изменилось в известняковом лабиринте местных пещер.

— Он… он принял тебя… нас за… за тех, которые… которым… вместе. Мужчина с мужчиной и… и что теперь обо мне думать станут? Он же не будет молчать.

Ну вот, опять расстроилась из-за ерунды.

Сержант хотел ее обнять, когда почувствовал, что вот-вот накатит. Нюх обострился. Зрение стало резким, болезненным. Исчезли полутени. Яркие цвета. Яркие запахи. Яркие, громкие звуки, которые даже не в доме — за его пределами. Слишком много.

— Дар? С тобой все хорошо?

Плохо. Очень плохо.

Не должно быть так. Она ведь жива. Рядом. Держит за руку. Ледяные пальцы.

— У тебя сейчас сердце остановится. Ложись немедленно, я…

Стряхнул. Оттолкнул, кажется, слишком сильно. Что-то упало, разбилось. И запахов стало больше. Муть подступила к горлу, и Сержант сцепил зубы. Сглатывал часто.