Фабиола внимательно следила за тем, что происходило в мире. Любое знание — это сила и еще один шажок к освобождению от той жизни, которую она, втайне от всех, ненавидела. Преуспеть в этом она могла, лишь подчиняя своему влиянию богатых и могущественных мужчин. А узнавать о том, как сенаторы, магистраты и военные заключают сделки, торгуясь и обманывая друг друга, было чрезвычайно интересно. Будучи рабыней в доме Гемелла, Фабиола не имела никакого представления о том, что происходит в мире и каким образом управляется Рим. Теперь же, проведя много времени в обществе тех, кто направлял движение республики, она понимала все это до тонкостей.

Более пяти лет бразды правления крепко держали в руках Помпей, Красс и Цезарь. Каждый из них вновь и вновь становился консулом, лучшие провинции они делили между собой. Остальные доставались продажным всадникам. Лишь немногие политики, которых возглавляли сенаторы Катон и Домиций, оставались верны исконному республиканскому принципу — ни один человек не должен сосредотачивать в своих руках слишком много власти. Но, составляя ничтожное меньшинство, они не могли воспрепятствовать неуклонному ослаблению влияния Сената.

Множеством мелких подачек триумвират поддерживал в невежественных массах благожелательное отношение к себе, прежде всего, для этой цели использовались многочисленные зрелища — гладиаторские игры, а также состязания конников и колесничих в цирке. Хлеб бедным раздавали почти без ограничений. Поэтому в Рим со всех концов устремились обнищавшие крестьяне, и запросы на пособия постоянно возрастали. Из Египта ввозили все больше зерна, цены снижались, италийские фермы разорялись. В города приходили новые и новые оставшиеся без земли крестьяне; как и все остальные, они требовали хлеба и зрелищ.

Многие из тех, кто лишился работы и остался без всяких средств к существованию, вербовались в армию и были готовы исполнять любые приказы своих вождей. Легионы теперь подчинялись вовсе не Сенату, а только своим военачальникам, из которых первыми были Цезарь и Помпей. Римляне постепенно привыкали к мысли о возможности междоусобной войны. Давно были забыты те времена, когда армия состояла из вольных земледельцев, которые каждое лето превращались в воинов, отдавая тем самым свой почетный долг республике. Народная демократия, просуществовавшая полтысячелетия, быстро сходила на нет. Если поклонники Фабиолы не ошибались, то в самом недалеком будущем следовало ждать от кого-нибудь из членов триумвирата попытки присвоить себе всю власть. Соотношение сил склонялось то к одному из них, то к другому, в зависимости от того, какие между ними складывались и распадались союзы.

И никто не знал, кто из трех восторжествует над остальными двумя.

Хотя удача Фабиолы не распространялась так далеко, чтобы привести к ней кого-нибудь из триумвиров, у девушки все же было несколько кандидатов, которые могли бы осуществить ее главную цель — обретение свободы. Оказавшись любовницей богатого аристократа, она получила бы реальную возможность отомстить Гемеллу и выяснить, кто же был ее отцом. Фабиола еще не отдала окончательного предпочтения никому из своих ничего не подозревавших обожателей. Это дело требовало скрупулезно разработанного плана. Решение должно было полностью изменить ее жизнь, причем изменения могли быть самыми разными.

Самой подходящей кандидатурой ей казался Децим Брут. Популярность Юлия Цезаря росла с каждым годом, а вместе с ним набирало силу и его ближайшее окружение. В банях, публичных домах и на рынках наряду со всевозможными сплетнями рассказывали о его выдающихся тактических способностях, постоянно приносивших победы над превосходящими силами врагов. Говорили также и о победах самого Брута, в частности над варварским племенем венетов.

Фабиола слушала все это с почти неподдельным восторгом.

Первый мужчина Фабиолы, покончивший с ее девственностью, прибыл тогда в Рим, чтобы добиться для Цезаря поддержки в сенате и среди всадников. Через два года он вернулся из Галлии насовсем. Посещая Лупанарий во время каждого своего предыдущего приезда в Рим, молодой офицер по уши влюбился в Фабиолу. Она с величайшей нежностью и предупредительностью следовала всем его желаниям, зачастую даже и невысказанным, а он в интимных разговорах сообщал ей куда больше, чем все ее остальные клиенты, вместе взятые. Благодаря общению с Брутом Фабиола хорошо представляла себе образ мыслей гениального полководца, подобного которому не видели много поколений римлян.

* * *

— Это замечательный, исключительный вождь, — восхищался Брут. — Сам Александр был бы счастлив, доведись ему встретиться с Цезарем.

— Какая преданность! — Фабиола игриво царапнула его руку длинными ноготками. — Неужели он и впрямь ее заслуживает?

— Конечно. — Глаза Брута сверкнули неподдельной гордостью. — Видела бы ты его прошлой зимой в Галлии. Как-то ночью он спал среди своих воинов на промерзшей земле, завернувшись только в свой плащ. На следующее утро он лично возглавил битву против эбуронов. Семь тысяч легионеров против шестидесяти тысяч варваров! Казалось, они просто растопчут нас, но Цезарь сам вышел в передовую линию. Он с головы до ног был залит вражеской кровью. Ему удалось сплотить своих воинов и обратить варваров в бегство.

Фабиола ахнула от восхищения. Такие проявления восторга были неотъемлемой частью ее искусства. Ее нисколько не интересовали ни война, ни лишения, которые испытывают легионеры. Ну, а вдохновленный собственным повествованием Брут конечно же не заметил ее притворства.

— Как он выглядит? — тоном праздного любопытства спросила она, подумав, что Цезарь вполне мог посещать Лупанарий. — Тоже толстяк вроде Помпея?

Брут расхохотался.

— Тощий, как борзая! — Потом вдруг нахмурился и пристально вгляделся в лицо Фабиолы. — У вас одинаковые носы.

— Правда? — Она удивленно захлопала ресницами.

Разговоры о том, кем был отец близнецов, всегда пребывали под запретом. Лишь однажды, незадолго до того как Гемелл продал их, Вельвинна призналась, что ее изнасиловал какой-то аристократ. Но когда близнецы принялись расспрашивать, кто именно, она наотрез отказалась отвечать. «Это не годится для детских ушей. Я вам расскажу, но через несколько лет». Теперь возможность снова задать матери вопрос о насильнике исчезла навсегда. Фабиола знала, что спустя несколько месяцев купец продал Вельвинну на соляные Шахты. Будь он проклят!

— Во мне нет благородной крови, — вздохнула она, ничем не выдав своих мыслей.

Брут взял ее руку и поцеловал ладонь:

— Ты царица моего сердца. И это делает тебя благородной.

На этот раз Фабиола улыбнулась совершенно искренне. Ей на самом деле очень нравился этот молодой офицер.

«Он и есть лучший из кандидатов», — неожиданно сказала она себе.

Ее пальцы побежали по крепким грудным мышцам мужчины и спустились к чреслам.

— Благодарю тебя, господин, — сказала она и коротко, маняще взглянула ему в глаза из-под полуприкрытых век. Потом наклонилась и распустила на нем лициум.

Брут громко застонал в предвкушении блаженства.