не знающего и не желающего знать ничего, кроме своего ремесла. В противоположность тому, что о нём подумал Безроднов при их первом знакомстве, он преподавал не теоретическую дисциплину, а технику живописи. На занятиях мужчина вёл себя исключительно ровно, даже безразлично, объяснял и показывал, как лучше изобразить то-то и то-то, будто механически воспроизводя давно выученные жесты, слова, мимику, как, скорее всего, и имело место. Но иногда, нащупывая или вспоминая нечто животрепещущее, учитель принимался усердно пылить бессодержательными словами. Длилось это недолго, вскоре он сам себя прерывал и продолжал с прежней ровностью. Любимчиков Андрей Александрович не заводил, равно как и учеников нелюбимых. Казалось, если кто-нибудь к нему подойдёт и ударит или, наоборот, обнимет и поцелует, он, конечно, отклонится от своего всегдашнего настроения, однако, словно неваляшка, поколебавшись из стороны в сторону, опять встанет ровно. Обычно, заканчивая описание и наглядное руководство по изображению чего-либо, он, дав ученикам минут 15-20 пошуршать карандашом о бумагу, принимался ходить среди мольбертов и молча рассматривать получающиеся художества, иногда делая замечания общего характера тому или иному рисующему, однако ни во что конкретное не вмешивался. Почему-то Аркадий боялся этих «хождений» и старался до их начала сделать как можно больше, чтобы Андрей Николаевич не смог сбить его с выбранной концепции, которая ко времени, когда тот походил, обычно была готова минимум на треть. К тому же у молодого человека в те несколько мгновений, в которые преподаватель тихо наблюдал за работой из-за спины, что для последнего являлось весьма затруднительным по причине невысокого роста, возникало впечатление, что его экзаменуют, однако мужчина каждый раз спокойно от него отворачивался, как и от любого другого, и проходил дальше, ни разу не сделав ни единого замечания. Вместе с тем Андрей Николаевич, не слишком торопясь домой после занятий, охотно и доброжелательно общался с учениками, особенно когда его урок оказывался последним, в основном на темы, касающиеся преподаваемого предмета, реже – живописи вообще и никогда о чём-то постороннем. Однажды Безроднов попытался расспросить его, не вдаваясь в детали, как писать портрет масляными красками, на что получил вполне ожидаемый ответ:

– Зачем же вы, Аркадий, так торопитесь? Не надо, мы с вами всё успеем в своё время.

После данной фразы молодой человек окончательно отложил портрет матери в долгий ящик.

Это произошло в середине октября. Вернувшись домой затемно, переодевшись и поужинав, он перетянул тряпку, скрывавшую портрет, жгутом и переставил мольберт в угол. За полтора месяца после начала учёбы он ещё не чувствовал себя таким утомлённым, как сегодня, и утомление казалось и сладким, и гнетущим одновременно. За окном крапал безразличный мелкий дождь, усиливавший чувство одиночества, Аркадий давно не общался с приятелями, не говоря о девушках, и чувствовал потребность в переменах. Следующим утром, направляясь на необременительную работу, он решил сегодня же что-нибудь переменить в своей жизни. День прошёл быстро и немного суетно, впрочем, как и все прочие, в офисе томительно тянулся очередной аврал по проекту, к которому молодой человек вовремя закончил свою часть и лицезрел происходящее со стороны, искренне удивляясь, как же можно жить так безалаберно. В том числе и от этого далеко не первого наблюдения за коллегами в подобных обстоятельствах у него усилилась надменность в отношении к ним, он перестал испытывать желание дружески общаться с этими людьми, начал брезговать их немощностью и леностью, по причине которых они вынуждены столь глупо себя вести, убивая массу сил и нервов на то, что можно сделать с лёгкостью и минимальными затратами оных. Он был другим сотрудником; Аркадий загодя и до мельчайших подробностей продумывал свой участок работы, делал наброски, а, когда в голове складывалась цельная картина, одним рывком выдавал завершённый проект координатору, коим обычно являлся сам Олег.

Беготня на работе несколько утомила парня, не так, как тех, кто непосредственно в ней участвовал, но она всё-таки рассеяла внимание и парализовала намерения, надобно было её стряхнуть перед занятиями, потому он, не спросившись и справедливо решив, что его отсутствие пройдёт незамеченным, ушёл с работы на час ранее обычного, чтобы покататься. Вчерашнего дождя и след простыл, погода стояла на редкость солнечная и тёплая, асфальт подсох и выпукло серел на Солнце, нигде не затенённый. Солнца вообще оказалось очень много – листья опали, трава потухла и его ничто не сдерживало, не преграждало путь, им не играло и не отливалось в его лучах, одомашнивая свет мёртвой раскалённой плазмы земной живностью. Камень выглядел так, как он есть на самом деле, если отбросить фантазии и художественные интерпретации.

Протащившись по Садовому, через Петровку и бульвару на Кутузовский, попав на Третье транспортное, Аркадий с успехом убил два часа в пробках и коротких переездах, однако с недавнего времени его перестала печалить эта неизбежная жертва, парень завёл себе игру, в которой коротал минуты. Она состояла в том, чтобы мысленно разложить фасад какого-нибудь из встречаемых им на пути зданий на элементарные геометрические фигуры. Игра оказалась довольно скучной и могла заинтересовать лишь того, кто имеет отношение к архитектуре. Аркадий мысленно прорисовывал фасады, представляя инструментарий компьютерной программы, с которой работал в офисе, а поскольку зданий на его обычном пути из дома на работу и обратно встречалось немало, это развлечение не скоро обещало себя исчерпать.

С Третьего транспортного он свернул на другой проспект и после нескольких поворотов очутился в начале аллеи, в конце которой располагалось училище. Неспеша, будто выгуливая пса, Аркадий ехал вдоль неё, хищно высматривая в редких компаниях пёстро одетых молодых людей хоть одно знакомое лицо, однако, добравшись до конца, никого не увидел. Припарковавшись, он пешком направился в противоположном направлении с мыслью о том, что если ему не удастся примкнуть к какой-нибудь компании, то хотя бы разомнёт ноги. До занятий оставалось не многим более часа. Плитка под ногами была уложена неровно, Солнце вот-вот грозило зайти за горизонт, через некоторое время у него объяснимо отпало желание с кем-либо знакомиться. Однако из второй попавшейся на пути группы молодёжи, сидевшей на лавочке и вокруг неё, его окликнул Володя. Аркадий подошёл, пережал всем незнакомцам руки, на вопрос, почему он так рано явился, ответил, что выбрался с работы, чтобы подышать свежим воздухом, от предложения выпить пива отговорился тем, что был за рулём; девушек среди них не оказалось. Дошёл до конца, откуда и приехал, повернулся и поплёлся обратно, не глядя по сторонам.

Вдалеке дорогу перебежала какая-то девушка с большим портфелем под листы А1, присела на ближайшую лавку и принялась торопливо и неуклюже копаться в своей сумочке. Поначалу