дермантином; перед ней стояла лишь чашка кофе, меню по близости видно не было.

Аркадий подошёл и попытался поцеловать её в губы, но она уклонилась и после некоторой заминки чмокнула парня в гладко выбритую щёку. Он заметил, что Маша не накрашена, и от неё исходит удушающий приторно-сладкий запах новых духов. Первое обстоятельство ему захотелось интерпретировать в свою пользу, мол, они настолько близки, что девушка не боится быть рядом с ним самой собой, но оказалось ровно наоборот. После приветствия она неожиданно спросила:

– Как здоровье?

– Не жалуюсь, – растерянно ответил Аркадий, – были кое-какие проблемы, но они разрешились. Почему ты спросила?

– Просто. А как на работе?

– Давай что-нибудь закажем.

– Позже, – ответила Маша, проведя по шее тыльной стороной указательного пальца. Она была одета в длинный светло-зелёный свитер с горлом, который немного кололся.

– Я тебе уже писал, что нам урезали зарплату, не сильно, но всё равно неприятно. Ты кончаешь через три года? Время ещё есть. Мне тоже, как ты знаешь, хочется пойти учиться, как раз три года и пройдёт, получается, выпустимся вместе. Правда, я не знаю, может, заочно и дольше, будет видно. Понимаю, неопределённость, но куда же без неё, – затараторил молодой человек, а девушка не выказывала ни малейшего внимания, – всё начинается с малого. Я иногда размышляю о том, как жилось нашим родителям в пору их молодости, и, ты знаешь, за себя становится спокойней. Деньги вообще странная штука, но всё-таки хорошо, когда они есть.

– Понятно. А как с родными?

– Всё нормально. Да что с тобой? Столько не виделись, а ты еле-еле выдавливаешь из себя слова?

– Нам следует расстаться, не дело, так встречаться. Там у меня уже началась другая жизнь. Надеюсь, мы останемся друзьями. Прощай, – она встала и ушла с полным осознанием того, что совершила широкий и благородный жест, лично объявив о расставании бывшему любовнику.

А Аркадий после этих внезапных мгновений продолжал сидеть в недоумении, не в отчаянии или злобе, именно в недоумении, с ощущением того, что человек, которого он считал родным, сделал ему пошлейшую, но безвредную гадость. Минут через 10 после прихода сюда он тихо встал и направился к двери, потом вдруг спохватился, осведомился у официантки, убиравшей чашку Маши, заплачено ли за кофе, – заплачено, – и, наконец, вышел. Весенний вечер оказался весьма хорош, Солнце багрило не оперившиеся кроны деревьев, воздух был редкостно чист после дождя, однако влажен, мостовые грязны, но лишь у подножий домов, где стекала вода, впрочем, гулять не хотелось, ничего не хотелось, даже забиваться в свой уютный угол, что сейчас казалось логичнее всего, было тошно. Снаружи его машина напомнила собачью конуру, грязную, серую, тоскливую, но внутри тёплую и уютную, только неприятно пахло кожей (и почему многим нравится этот запах?); звуки улицы доносились в салон приглушёнными, почти успокаивающими. Аркадий посидел несколько минут, положив руки на руль и смотря на линию бордюра, вырывавшуюся прямо из-под капота и неспеша лившуюся широкой дугой по-над каменной стеной домов, неотступно преследовавших её, дабы она держалась в нужном русле. Картина показалась молодому человеку забавной.

«Какая беспредельная жестокость, и всё от ущемлённого самолюбия. Я ничего не понимаю в женщинах. Не так, как в аэропорту, но похоже: торопливо и ненужно, не по-человечески, будто животные, почти без слов. Однако тогда решение было принято заранее. Но чего же я хотел от неё услышать? Подробности о её тамошней жизни? Нет уж, увольте. С какой глупой гордостью она о ней сказала! Это, пожалуй, главное, что вызывает омерзение, столь дурного воспитания я от неё не ожидал. Вид умной и красивой, но дурно воспитанной девушки убивает наповал. При нашей первой, нет второй встрече мне сразу бросилось в глаза, как она слишком разоткровенничалась и принялась навязывать собственные соображения. Ну а я что? Во-первых, в чём-то я оказался с ней согласен, не спорю, во-вторых… во-вторых… хотел обмануть сам себя, приписать девиации в её поведении молодости, а не характеру. Болван, будь у неё хороший характер, чем моложе, тем застенчивей она бы себя вела. В итоге сам, что ли, виноват?»

Он побарабанил пальцами по рулю, от сделанного вывода захотелось убежать, нажал на кнопку зажигания и мысленно принялся удлинять маршрут к дому, потом плюнул, буквально плюнул в окно, и поехал куда глаза глядят. Сперва неспешно, весело и приятно скользил по улицам, Солнце окончательно прибирало свои лучи, кое-где зацепившиеся за редкие облака, на востоке уже лежала тьма, в городе зажглись фонари, окна в домах светились искусственными светом, вокруг Аркадия, как игрушечные, в бесконечных пробках теснились разношёрстные автомобили, блестящие бело-жёлто-красными лампочками, он никуда не спешил, и потому в тихом салоне окружающая обстановка казалась понарошечной. Молодой человек с любопытством смотрел из-под руля ввысь, где вскоре еле заметно проступили звёзды, смотрел по сторонам – весьма позабавила подсветка зданий, прежде всего, своей ненужностью; проползая по набережной и мосту над рекой, кинул взгляд на её глянцевитую черноту, давно уж мёртвую. Деревья и дома вполне вписывались в его настроение, чувствовалась их сырость и как будто мягкость и податливость для прикосновения, казалось, выйди он из машины, подойди и ткни пальцем одну из стен, периодически нависавших то здесь, то там, и в ней останется дыра.

Выехав, наконец, на ближайшее шоссе, ведущее из города, Аркадий ощутил, что всё вокруг переменилось. Дорога расширилась, строения, будто стесняясь своей серости и унылости, попрятались далеко за деревьями, езда стала гораздо быстрее и скучнее: однообразные фонари, съезды, перекрёстки, переезды, развязки – всё это не имело ни малейшего намёка на художественность. Зато можно было посмотреть на город в отдалении, на его огни, то выстраивавшиеся в ряд, то хаотично рассыпавшиеся. Кое-где в этой какофонии различались высотки, но не долго. После пары минут колебаний на светофоре парень свернул на кольцевую, им овладел азарт, возникло желание охватить взглядом весь город по периметру, однако через час он понял глупость своей затеи: вдали, в полной черноте мелькали слабые огоньки, но ничего интересного в них не было, прямо за обочиной стоял скучный лес, совершенно мешая обзору. На следующей развязке молодой человек направился домой, чувствуя себя вторично побеждённым, и не потому, что дрался и оказался бит, а потому, что отступился без борьбы, уступив необходимости то, чего ему не было нужно.

Когда ещё через час Аркадий подъехал к своему дому, то с удивлением обнаружил, что окна почти всех квартир темны, будто он необитаем, а времени было всего-то 11 часов. Ранее парень этого не замечал, хотя, бывало, возвращался так же поздно. Поднявшись