– В должный срок Гедаха Пузочрева сменил сын, суровый Хадуг, четвёртый этого имени. Он чтил подвиг воздержания и воинского труда. Посему и не видел пользы в книгах, повествующих, как верно зажаривать лебедя, да ещё одевать его в перья при подаче на стол. Говорят, царедворцы боялись, как бы праведный государь, по строгости нрава, вовсе не уморил их скудными пищами и непрестанными объездами земель… Однако речь не о том. Ты представляешь, от скольких книг пришлось избавляться, освобождая место спискам трудов, прославляющих искусство конной езды и науку мечного боя? Иные из отвергнутых книг дожили до нашего дня лишь потому, что были взяты вельможами на украшение хором, на поглядение подданным…

Старик и юнец шли наклонным каменным ходом, спускаясь всё ниже в скальные недра Выскирега. Ознобиша разглядывал узоры слоёв на стенах и неглубокий, тщательно выглаженный жёлоб вдоль пола. Через равные промежутки виднелись искусно выбитые гнёзда для клиньев, чтобы работники могли утвердить тяжёлую бочку, утереть пот.

– Покуда краснописцы слепли в новой работе, – продолжал Ваан, – на Огненный Трон воссел пятый Хадуг, правивший ещё суровей отца. В начале царствования он наполнил тогдашние каторги мораничами. Поклонение Наказующей Матери мерзило ему. Говорят, он вообще женщинами гнушался… Ты уже, наверное, понял, что в ранние Хадуговы дни отовсюду выкидывались хвалебники твоей веры. Их свозили на пустыри и сжигали. Сколько прекрасных песен безвозвратно пропало тогда!

«А не болтал бы ты, о чём не знаешь, высокоучёный Ваан. Утраченные хвалы были воссозданы. Стих за стихом, слово за словом. И дополнены новыми…»

Ознобиша одёрнул себя. У великого ума если шаг, то семи вёрст, если ложка, за семь дней не выхлебаешь. Ему ли пустяки замечать!

– Кто мог знать, – продолжал Ваан, – что на вершине дней царь познает вкус милости и вернёт заключёнников, а тайно сбережённые книги обретут цену золота! Между тем стыдившийся женщин не оставил наследника. Ему преемствовал… Впрочем, я снова увлёкся. Я хотел лишь сказать, что поветрия, властные над судьбами книг, в Выскирег из столицы докатывались уже не столь сокрушительными волнами. Когда в Фойреге выбрасывали и сжигали, здесь всего лишь прятали под замок. Не забудем, что царственноравный город от века ещё и ревновал царскому… Какие жемчуга мудрости стеклись в собрания Выскирега – числа нет! Но настал день, когда небесные громы смешались с подземными…

Зяблик невольно насторожил уши. Вдруг да прозвучит нечто важное для его дела?

– Тогда одному человеку приспело время деяний. С немногими друзьями он обходил брошенные покои, ставшие гнездовищем сов. Подвижники собирали книги, свитки, письма и на себе несли их сюда. – Ваан указал вперёд. – В винные погреба, опустошённые расточительными пирами о рождестве престолонаследника. Его успели прозвать Аодхом Оборвышем, ибо у венценосного отца был обычай… Впрочем, довольно о нём. Спасителям книг то и дело приходилось выхватывать оружие, отбиваясь от простецов. Озябшие люди знали одно: камышовые листы можно бросить в печь, кожаные – отскрести от чернил и сжевать. Нам далеко не всегда удавалось избежать пролития крови…

«Нам?»

Ознобиша успел привыкнуть к Невлину, человеку поступков, учившему Эрелиса поведению царственного воина и судьи. Ваан был птицей совсем иного пера. Жрецом письменного слова. Подобными наверняка мнили себя и учителя Невдахи, но кто бы уравнял их с Вааном! У него палка служила не для тычков в безответные спины. Ему ноги-то нужны были, чтобы до книжницы добираться.

– За этой дверью ты найдёшь бесценные светильники мудрости, зажжённые трудом могучих умов. Они живут здесь в прихотливом соседстве с убогими лучинами каждодневности, вплоть до записок виноторговцев… ибо те тоже суть наследие Андархайны. Поколение, ныне седобородое, не щадило себя, сберегая прошлое для вас, молодых и пытливых. Помни об этом!

С последним словом Ваан остановился перед воротцами, перегородившими подземный прогон.

«Мне бы научиться так говорить, – снова позавидовал Ознобиша. – Успел все смыслы объять, завершил точно ко времени… От меня на Эрелисовых судах подобных речей будут ждать!»

Воротца были окованы толстыми железными полосами. Ползучие лозы, листья, тяжёлые грозды. Всё совершенно живое, сработанное людьми, любившими то, чем выпало заниматься. Плодоносные ветви красиво оплетали калитку, устроенную в воротах.

– А вот тебе, юный райца, живой знак просвещённости владыки Хадуга, понимающего значение книжницы.

Возле калитки стоял воин чуть поменьше Сибира, облачённый в полосатую накидку. Он почтительно поклонился Ваану. Со второго взгляда Ознобиша узнал порядчика. Мелькнуло искушение потянуть носом, напоказ проверяя, хорошо ли отстирали налатник. Зяблик поклонился воину и следом за Вааном, пригнувшись, нырнул в невысокую дверь. Стражник Новко с недоумением посмотрел ему вслед.

Наклонный ход привёл их в самый низ подземелий. Вот здесь чувствовалось, что великая книжница вправду заняла винные погреба. Вдоль стен в деревянных подпорках стояли по кругу невиданно громадные бочки. Притом слаженные прямо на месте: наружный ход не мог их вместить. Между крутыми боками зияли жерла прогонов, звездой расходившихся от срединной хоромины. Одни, залитые непроглядной тьмой, были жерлами Исподнего мира. В других угадывались отблески света, слышались дальние голоса.

– Здесь трудятся мизинные слуги учёности, – сказал Ваан. – Ты же понимаешь, спасённое доставлялось в немыслимой спешке, а значит, сваливалось как попало. По сей день далеко не до всего дошли руки… Итак, юный райца юного государя, с чего бы ты хотел начать свои разыскания?

Книжница выглядела необозримой. Ознобиша почувствовал себя одиноким ратником перед лицом вражьей орды.

– Этот райца был бы счастлив прибегнуть к твоему совету, правдивый Ваан.

– По совести молвить, меня привела в изумление служба, заданная тебе третьим сыном державы. Искать следы неустройств, омрачавших страну в последние месяцы перед Бедой!

Ознобиша невольно представил, как шегардайский царевич уже завтра займёт место в неиссякаемых байках Ваана: «…а ещё был Эрелис, не знавший, чем бы занять райцу, присланного из мирского пути. Велел прошлогодний снег разгребать…»

– Что ж, не нам, скромным трудникам, оспаривать волю владык, наше дело воплощать её, – смягчился Ваан. – Величайший подвиг берёт начало с малого шага; быть может, однажды я стану гордиться советом, данным сегодня. Идём, я тебе покажу.

Они вместе вошли в устье хода, освещённого, к немалому облегчению Ознобиши, заметно лучше других. У стен толпились бочонки, откуда-то выставленные и забытые. Справа и слева через каждый десяток шагов открывались боковые покои. Ваан уверенно остановился перед одним из них.

«Освоюсь ли я здесь когда-нибудь так, как удалось ему?» – заново преисполнился благоговения Ознобиша.

Два светильничка озарили вырубленный в сплошном камне покой, неширокий, но вытянутый в глубину. До самого потолка были устроены полки. А на них – книги, книги, книги! Целые и растрёпанные, с оторванными корешками. Свитки в расписных кожаных трубках и просто повязанные верёвочками…