Политическая база губернаторов — классическая клиентела латиноамериканского типа. Личная преданность вождю вознаграждалась доступом к общественным ресурсам и неформальным влиянием в среде себе подобных. Эта модель отношений весьма устойчива, но у нее есть и свои минусы, которые обнаружились при партстроительстве. В «Отечестве» оказалось много начальников разного ранга, но не было активистов. Пользуясь административными методами, они могли вывести некоторое количество добродушных обывателей на площадь (прислали автобусы, отпускали людей с работы, контролировали, чтобы не разбежались по дороге), но на выборах это не помогало. А главное, за пределами Москвы начальники играют в ту же игру, только — в свою пользу.

Почувствовав, что Лужков может стать новым лидером страны, к нему стали стягиваться карьеристы всех мастей, обиженные Ельциным чиновники кремлевской администрации, несостоявшиеся министры. Вокруг него вилась целая туча льстецов и «интеллектуалов», воспевавших великие заслуги мэра и непрерывно клянчивших деньги. Театральный критик Инна Вишневская описывает одну из встреч Юрия Лужкова с «интеллигенцией». Сначала к мэру вышла Наталья Дурова, руководитель Театра зверей. «На шее у нее бантом был завязан пятнистый удав, все норовивший достать жалящим своим языком глаз мэра. “Накормите Театр зверей!” — сказала Дурова. Мэр немедленно согласился, увертываясь от горжетки-гадюки. Из рядов вывели большого медведя, который попросил у мэра повышенной пенсии». Лужкову ничего не оставалось, как выписать чек. Но это было только начало. «Сказав еще на прощание, что тараканы узнают ее по голосу, сверкая роскошной камеей, мушкетерской шляпой и зелено-бурой змеей, Дурова удалилась. На смену ей стали выбегать уже и вовсе “теоретики”, обобщающие театральный наш опыт, — директора, главные режиссеры и главные актеры неких театров под общим названием “Видогонь”. Борцы за культуру просили расширить помещение для театра “Аквариум”, потому что уже сами плавают в этом аквариуме, построить им дворец, потому что, как говорили классики, театр — это храм, и, наконец, перечислить пять лампочек по 60 свечей, так как старые, ввинченные еще Лениным, — перегорели. Юрий Михайлович покорно все записывал в блокнот». Затем вся публика ринулась в зал с накрытым столом, как принято в таких случаях, — «после собрания, симпозиума, премьеры, — обязательно увидите сотни спин лежащих животами на фуршете и шуршащих полиэтиленовыми мешочками, куда, еще во время войны учил нас один из вахтанговских актеров, нужно сливать с банкетных столов подсолнечное масло. Вы должны лечь на лежащих и, балансируя тарелкой, схватить без вилки скользкий гриб...»[240]

Вся эта публика умела только выпрашивать, растрачивать и разворовывать деньги — никакой политической выгоды для Лужкова от подобных мероприятий не было. Иметь дело с провинциалами было надежнее. Не очевидно, что дружба Лужкова с Шаймиевым прибавила московскому мэру авторитета у жителей Казани, но многолетняя практика «корректировки» выборов гарантировала отсутствие неприятных сюрпризов.

Объединение с региональными лидерами могло стать возможным лишь на основе взаимных уступок. Блок московского правителя с другими удельными князьями фактически означал отказ от претензии на царскую власть. В обмен на поддержку региональных лидеров Лужков должен был по крайней мере пообещать своим коллегам такую степень независимости, что сама должность кремлевского президента рисковала превратиться в номинальную.

По мере того как делалась ясна цена компромисса, пост президента начал терять привлекательность для Лужкова. В то же время все более очевидной становилась необходимость искать политически удобную фигуру, пользующуюся влиянием не только в столице. Это вынудило Лужкова совершить новый шаг в сторону от первоначального проекта — пост лидера коалиции «Отечество — Вся Россия» (ОВР) был предложен Евгению Примакову. После некоторого колебания отставной премьер согласился. Опросы общественного мнения показывали, что и после отставки Примаков оставался самым популярным политиком в стране. Более того, рейтинг бывшего премьера продолжал расти. Примакова считали независимым политиком, не связанным ни с одной элитной группировкой, думающим об интересах страны и простых людей. В этом плане появление Примакова во главе блока «Отечество — Вся Россия» было сильным предвыборным ходом. Но одновременно это было и серьезным просчетом Примакова, который утратил репутацию независимого политика.

На протяжении всех 1990-х гг. политики и журналисты пугали друг друга призраком распада России (который естественным образом должен был последовать за распадом СССР). Но Российская Федерация сохранилась. Точнее, период полураспада России оказался исключительно долгим. Формой распада стало не создание новых государств, а именно развитие «касикизма» по-русски. Но политический процесс вступил в 1999—2000 гг. в новый цикл. Замена Ельцина на Горбачева сопровождалась крахом Союза. Ясно, что борьба за власть в Кремле была не единственной, даже не главной причиной этого, но именно она подтолкнула окончательный развал. Среди бюрократической элиты действовала почти феодальная логика. Политик, удерживающий власть, стремится сохранить целостность страны, ибо это его владения. Напротив, политик, борющийся за власть, вполне может пожертвовать частью земель, ведь они еще не стали его личными вотчинами.

Борьба за передел власти, начавшаяся в 1999— 2000 гг., снова сделала угрозу распада страны актуальной. Будучи лидером московской деловой группировки, Лужков вступил в борьбу за президентское кресло не только из-за личных амбиций. Интересы группировки надо было охранять и от кремлевских олигархов, и от «жадных провинциалов», которые могут захотеть использовать государство для перераспределения ресурсов в свою пользу. Находясь в Москве, легко говорить об общих интересах, но по отношению к стране в целом столичная элита оказывалась одной из самых своекорыстных и «сепаратистских». Разумеется, сепаратизм Москвы имел определенные пределы. Благополучие столицы зиждилось на перекачивании финансовых ресурсов с периферии в центр — такова логика капиталистического рынка (по той же логике финансовые ресурсы России аккумулировались на Западе). Централизация капитала позволяет эти ресурсы выгоднее использовать. Лужков был всегда заинтересован в том, чтобы единое экономическое пространство до известной степени сохранилось. Парадокс в том, что команда Ельцина в 1991 г. рассуждала точно так же. Исходя из очевидных экономических преимуществ России по отношению к ее политической периферии, эта команда готова была допустить распад Союза в глубокой уверенности, что республики все равно никуда не денутся. Между тем логика политической дезинтеграции требует иного, а локальные финансовые центры начинают напрямую работать с западными. От бывшей метрополии стараются удалиться даже себе во вред, ибо бюрократия не всегда думает об экономике.

Объединение региональных элит и их попытка поставить под свой контроль нижнюю палату означала нарушение сложившегося равновесия. Политический конфликт принял форму информационной войны, но для всех участников событий с самого начала было ясно, что пропаганда и насилие (или угроза насилия) неотделимы друг от друга. Региональные элиты, не вошедшие в ОВР, тоже стали объединяться. Кремль оказал им в этом поддержку. После некоторого колебания большинство близких к президенту губернаторов объединилось в межрегиональное движение «Единство» (Блок «Медведь»). Плюрализм избирательных нарушений в 1994—1998 гг. оставался в России единственной реальной гарантией свободы выбора. Чем более консолидированы местные элиты, тем меньше плюрализма, тем меньше зависит от воли граждан. В свою очередь Кремль, предвидя возможные неприятности, предпринял меры для того, чтобы свести к минимуму подтасовки в пользу ОВР, одновременно гарантировав безнаказанность тем, кто постарается в пользу «Медведя». В Москве началась спешная замена состава избирательных комиссий, показавших себя инструментом Лужкова в 1996 и 1997 гг. В регионах, поддержавших Кремль, подобных «чисток» не проводилось.