Кабинет Коэна был обставлен примерно в том же стиле, что и его офис в банке. А может быть, ему так показалось, потому что здесь над всем как будто витал дух этой далеко не безгрешной, но, бесспорно, сильной и талантливой личности.

Алан на костылях подошел к металлическому шкафу, занимавшему целую стену. Стеллажи были поставлены на несколько выдвижных ящиков. Алан подошел к центральному.

– Открой.

Джим, наклонившись, легко и бесшумно выдвинул ящик.

В нем лежали массивные тома в кожаных переплетах. Джим понял, что это фотоальбомы.

– Доставай все.

Джим достал их и отнес на письменный стол. Всего альбомов оказалось восемь, и они были тяжелые; Джим перенес их в два приема. Алан тем временем уселся на место хозяина.

Было странно видеть его за столом, где обычно восседал Коэн Уэллс. Когда-нибудь он, конечно, станет владельцем всего и этот трон будет принадлежать ему по праву. Но Джим знал, что Алан никогда не будет таким, как его отец. Быть может, дело от этого не выиграет, но Алан выиграет точно.

– Здесь все фотографии и документы нашего рода, которые отцу удалось найти.

Джим начал их листать и обнаружил, что все фотографии расположены в хронологическом порядке и датированы. Поэтому он быстро нашел интересующий его период.

На фото Джереми Уэллса он наткнулся сразу же. Тот сидел в седле перед каким-то сооружением типа барака и вывеской «Торговый центр Большого Джейка». Рядом с ним тот же индеец, и шляпы на них те же самые. На следующей странице Джереми был снят в компании здоровяка средних лет, глядевшего в объектив исподлобья.

Алан, видя, что́ он рассматривает, объяснил:

– Мы точно не знаем, откуда был родом Джереми. Знаем только, что он прибыл в эти места незадолго до первых переселенцев. Тех, что четвертого июля тысяча восемьсот семьдесят шестого отпраздновали столетие Декларации независимости и вывесили на сосне американский флаг. Потому наш банк и называется Сберегательный банк Первого флага. Человека, что стоит рядом с моим прадедом, звали Клейтон Осборн. До самой своей смерти он был его компаньоном.

Алан не сказал, а Джим не спрашивал, отчего умер Клейтон Осборн. Судя по тому, что за тип был его прадед, тут возможны всякие варианты.

Джим перевел взгляд на второй снимок на этой странице. Здесь были изображены трое на фоне строящейся железной дороги. Джереми Уэллс выглядел уже постарше, но вид вполне цветущий и борода более ухоженная. Поглядев на лица двух других, Джим тут же вспомнил. В объявлениях о розыске из архива Кертиса Ли эти двое фигурировали под именами Трумэна Скотта и Оззи Сиринго. Их разыскивали в штате Вайоминг.

Джим вытащил фото из прорезных уголков, не отрывая от него глаз.

– А эти кто такие?

Алан покачал головой.

– Не знаю. До сих пор я думал, они работали на железной дороге, но в свете того, что ты мне рассказал, я уже ни в чем не уверен.

Джим не услышал горечи в голосе Алана. Его мысли были заняты другим. Что связывало Джереми с преступниками, разыскиваемыми так далеко от этих мест? Не иначе они были знакомы давно, и, когда ему понадобились головорезы, которые не станут задавать лишних вопросов, он их позвал. Железной дороги тогда еще не было, так что после своих подвигов во Флэт-Филдс они, скорее всего, остались в городе.

У Джима не было знакомых с такими фамилиями. Трумэн – еще туда-сюда, но в том, что он никогда не встречал в здешних местах человека по фамилии Сиринго, Джим был уверен на сто процентов. Впрочем, они могли на всякий случай и сменить фамилии.

Пока все выглядело весьма расплывчато, но Джим не сомневался, что вышел на верный путь.

– Вот эта мне пригодится. Можно взять?

– Бери.

Джим засунул карточку в карман и продолжил листать альбом. Но, кроме этого фото, ничего не нашел. Джереми старел, и все остальные снимки представляли собой сцены мирной семейной жизни.

– Ну вот, пожалуй, и все.

Он поднял глаза и увидел, что Алан смотрит на него как-то странно. Словно бы виноватым себя чувствует. Если уж кому из них двоих и смотреть виновато, так не Алану Уэллсу.

А сидящий перед ним инвалид вдруг взял со стола какой-то аппаратик и показал ему. При ближайшем рассмотрении Джим понял, что это диктофон.

– Джим, тебе надо послушать эту запись. Думаю, голоса ты без труда узнаешь. По крайней мере основной голос.

И он включил диктофон.

За сравнительно короткое время страшные слова прозвучали в этом кабинете в третий раз. Они слушали молча, словно окаменев. Джим наконец понял, почему Алан встретил их с таким отсутствующим видом. Видно, только что прослушал эту запись и узнал, что он сын убийцы. А когда выяснилось, что его прадед тоже из этой породы, наверняка ему стало еще тяжелее.

Джим даже не задумался, о каком документе рассуждали те трое. Его душила холодная ярость, направленная против Коэна Уэллса и его сообщников, но главным образом против самого себя. Он был далеко и наплевал на деда, когда тому угрожала опасность, так что вину за его смерть он должен поровну разделить с убийцей.

– Больно?

Он встретился глазами с Аланом. Все, что было между ними, теперь казалось таким мелким и несущественным. Прошлое рассыпалось в прах под ударами настоящего. И вот они сидят друг против друга, словно с двух сторон одной и той же вины.

– Да. Больно.

Алан кивнул на диктофон и тихо сказал:

– Останови его.

Ничего другого Джим от него и не ожидал.

– Да.

Они еще помолчали, думая о том, что означают эти слова для окружающих и прежде всего для них самих. Потом Джим словно очнулся, вспомнил, что они с полицейским прибыли сюда по срочному делу.

– Мне надо идти, Алан. И очень тебя прошу, каким бы абсурдным ни показался тебе наш рассказ, не выходи из дома ни в коем случае. Здесь ты в безопасности. Я тебе сообщу, как только что-нибудь узнаю. – Он показал на диктофон. – Я могу взять его с собой?

– Конечно. Делай с ним что хочешь.

Он сунул в карман маленький аппаратик и уже дошел было до двери, но вдруг что-то его остановило. Он опять повернулся к Алану. Еще не все они сказали друг другу, и Джим несколько секунд размышлял, стоит ли заполнять этот пробел.

То был вечер лавин. Камень, сброшенный с вершины горы, тащит за собой все, что попадается ему на пути. Но он надеялся, что они с Аланом все-таки устоят.

– Я еще кое-что должен тебе сказать. Может, сейчас не время, а может, как раз самое время. Ты намного умнее, рассуди сам. И если сможешь, прости меня.

Спустя столько лет он рассказал Алану Уэллсу, что́ на самом деле произошло между ним и Суон Гиллеспи. Когда поставил точку, почувствовал, как что-то внутри наконец отпустило, а он и не знал, что все эти годы искал этого отпущения. И, в последний раз оглянувшись на друга, с удивлением увидел на его лице такое же облегчение.