Поэтому внутренний рынок оставался таким же ограниченным, каким он был в эллинистические и классические времена. Однако теперь внешний рынок больше не мог расширяться, достигнув к 150 году н. э. границ цивилизованного мира. Когда же это произошло, вся система начала сокращаться. Теперь в Римской империи никакие политические беспорядки не могли скрыть реальных экономических процессов. Как объективные наблюдатели мы можем видеть результаты противоречий, присущих классической экономике с 450 года до н. э.

Похоже, что они сначала появились в виде небольшой тени на сияющей поверхности собственности I века н. э. Нам уже доводилось видеть в античном производстве знакомую тенденцию производить на месте необходимую продукцию. Производители в новых провинциях не встречались с экспансией производителей Италии и Греции. Напротив, шла миграция ремесленников во Францию, Германию и Британию.

Вплоть до 25 года лучшие по качеству гончарные изделия, использовавшиеся на Западе, ввозились из Арреция. Затем искусные в своем производстве ремесленники мигрировали сначала в Южную Галлию, затем в Северную Галлию и в Германию (прирейнские земли. — Ред.) и, наконец, даже в Британию, чтобы, устроив там свои гончарные мастерские, снабжать местные рынки. Тот же самый процесс происходил и в отношении производства стекла.

В результате уменьшалась торговля между провинциями, особенно за счет дешевых повседневных товаров. Каждая провинция тяготела к тому, чтобы снабжаться за счет собственных производств, в той степени, насколько позволяли естественные ресурсы. Сказанное не явилось следствием каких-либо шовинистических призывов к самодостаточности, таких, какие вдохновляли в наше время тарифную политику Австралии и Канады. Они вытекали скорее из отсутствия транспортной системы, о которой шла речь. Даже великолепные римские дороги не делали перевозку объемистых товаров по земле дешевле. Так «Рим, ввозивший все из провинций, не смог возмещать импорт за счет денег, поступавших от налогов».

Сохранялась явная тенденция перерастания земледельческих усадеб в самодостаточные «хозяйства» старого восточного образца. Во времена Катона в хозяйствах производились только незначительные ремонтные работы, а для проведения существенных операций призывался кузнец. Одежду для рабов, обожженные кирпичи и металлическую утварь покупали в городе. Во времена Октавиана Августа только очень большие и отдаленные поместья пользовались услугами «домашних» специалистов-ремесленников. Все же после 50 года, как утверждает Плиний, в каждом хозяйстве уже находились ткачи, валяльщики, плотники и тому подобные специалисты.

Тогда виллы, управлявшиеся по науке, хотя и с помощью труда рабов, производивших продукцию для рынка, начали замещаться или сочетаться с поместьями, эксплуатировавшимися зависимыми нанимателями или вступившими в долю земледельцами, занимавшимися поставками продовольствия.

Вилла начала превращаться в manor (феодальное поместье), распространенный в средневековой Европе. Это означало замещение рабов, обрабатывавших землю, и скотоводов, но не свободными крестьянами, которые составляли экономический хребет классической Греции и ранней Италии, а нанимателями, зависимыми от землевладельца, получавшими от него семена и оборудование, платившими рентой и услугами.

Так снова начала использоваться старая, опробованная на Востоке система. Она позволяла управляющим наживаться, «делая состояние за счет неспециализированного сельского хозяйства при отсутствующем землевладельце». Это был явный шаг назад, к восточной экономике бронзового века, фактически к самодостаточности неолита.

Мелкие или крупные специализированные хозяйства обеспечивали собственные потребности, опираясь на городских ремесленников. Новый тип нанимателя мог обеспечить большую часть своих потребностей за счет домашнего производства. Землевладельцы содержали в своих поместьях небольшие кузницы, гончаров, изготовителей черепицы и печи для обжига кирпича, где трудились рабы или наемные рабочие. Только предметы роскоши, вроде посуды из стекла или экзотических материалов, приходилось привозить из города.

Неизбежным последствием данного процесса стал упадок городского производства и ухудшение положения когда-то процветавших городов. Его ясно показывает фактическое уменьшение площади городов. После 275 года главный город Лугдунской Галлии Августодун (совр. Отён) уменьшился с 200 до 10 гектаров (здесь дело в другом — город в 270 г. был разрушен узурпатором Викторианом. — Ред.), на самом деле в Галлии после 300 года площадь какого-либо города редко превышала 25 гектаров. Бурдигала (Бордо) уменьшилась до 23, Нант, Ратомаг (Руан) и Труа — до 18 гектаров. (Это результат гражданских войн, попыток отделения Галлии (так называемая «Галльская империя») и восстания багаудов. При Аврелиане (270–275) Галлия была снова присоединена к Римской империи. — Ред.)

В Британии также ухудшение городской жизни не менее явно проявилось в последней четверти III века. В Веруламии (Сент-Олбанс) городские стены разрушились, театром перестали пользоваться. В Роксетере (8 километров юго-восточнее Шрусбери) городской центр сожгли и не восстановили. Приведенные факты показывают разрушение среднего класса, по крайней мере за счет использования первичных производителей.

Теперь, как утверждает Ростовцев, «развитие производства в греческий и эллинистический периоды связывалось с постоянным увеличением потребности в товарах. После 125 года рынок, связанный с промышленностью, ограничился городами и прилегавшей к ним территорией. Теперь будущее производства зависело от покупательной способности населения.

Пока же покупательные возможности городской „буржуазии“ снижались и ограничивались, а городской „пролетариат“ явно становился беднее. Материальное благосостояние городского населения улучшалось очень медленно, если оно и происходило вообще».

«Когда же были достигнуты пределы ойкумены, производству пришлось более активно начать использовать внутренний рынок и расширяться, чтобы его достижениями смогли пользоваться низшие классы. Все это, конечно, требовало улучшений в социальной структуре империи».

Не сумев стимулировать покупательную способность городского пролетариата и крестьянства, средний класс владельцев мастерских, купцов и владельцев лавок, получавших такую выгоду от римского мира, теперь осознал, что зависит от рабочего класса. Неудивительно, что они стали ограничивать свои семьи, как и их предшественники в эллинистической Греции. Только большие землевладельцы избежали этого, вернувшись к самообеспеченности неолита.

К 250 году все признаки процветания исчезли. Крах римской экономики сделался очевидным. Он проявился в упадке плодовитости, столь примечательном во всех классах населения поздней империи. Экономически, равно как и научно, классическая цивилизация умерла за 150 лет до того, как вторжение варваров из Германии полностью разрушило политическое единство империи и формально способствовало наступлению Темных веков в Европе.

В эти 150 лет поздние правители предприняли героическую, хотя и тщетную попытку спасти машину цивилизации, оживив режим восточной централизации, часто ошибочно называемый государственным социализмом. Сегодня следует употреблять более подходящий термин из-за национал-социалистов, использовавших почти идентичные методы, чтобы утвердить устаревшую социальную систему.