два вида нужды: благородная бедность и оскорбительная нищета. Сколько картин именно такой, оскорбительной для человеческого достоинства нищеты мы уже повидали в этой стране, достойной после долгих лет страданий куда лучшей участи.

…Я не планирую тематических очерков, не занимаюсь собиранием специальных материалов. Довольствуюсь тем, что вижу собственными глазами, заношу в блокнот поток мыслей и чувств, вызванных картинами жизни и потому пестрых, как сама жизнь.

Сегодня я впервые увидел индийского пьяного. Это было так нетипично для здешних нравов, что я сначала принял его за больного. Странная походка, странное поведение. Во время отлива этот чернобородый человек вприпрыжку побежал к обнажившемуся берегу и, вытащив из влажного песка какое-то паукообразное морское чудо-юдо, стал клянчить денег, которые, очевидно, должны были оплатить его труды по ознакомлению нас с морской фауной.

Мистер Канная морщится. Его национальной гордости нанесен ущерб. Этот пьяный попрошайка компрометирует своих земляков. И мистер Канная торопливо объясняет нам, что это своеобразная реакция на низкие заработки и адские условия труда.

ТЕТРАДЬ ЧЕТВЕРТАЯ

1

Ожерелье королевы. Шива благотворит — Шива гневается. Осквернители святынь.

К Бомбею мы подлетаем вместе с вечерними сумерками. Огни уже зажжены. Обычный эпитет «море огней» тут не совсем подходит по масштабам города. Он необозрим даже сверху, из самолета. Океан огней. Небесный свод, усеянный огнями. Да, пожалуй, именно на небесный свод и похоже, потому что огни по краям распыляются, подобно Млечному Пути, убегая вдаль. Только впереди огни обрываются сразу, точно кто-то наспех обрезал гигантскими ножницами край сверкающего огненного разлива. Это — окраина города, упирающаяся в море.

Нас встречает хмурый человек с таким выражением лица, точно его подняли с постели спозаранку. Орлиный нос, нависшие брови и густые черные бакенбарды усиливают впечатление неприветливости. Впрочем, по форме соблюдены все обычаи гостеприимства. Не удержав в памяти труднопроизносимую фамилию, я сразу начинаю мысленно именовать человека мистером Иксом.

Людское месиво в аэропорту настолько густо, что напоминает движение льдин в разгаре ледохода. Все наталкиваются друг на друга, все изловчаются пробить дорогу сквозь массивы тел. Так что мы уж рады-радехоньки тому, что мистер Икс заводит нас в полицейский пункт, отделенный от зала дощатой перегородкой, хотя вообще-то попадать в такие места не слишком приятно.

Полицейские, вроде стараясь победить наши предрассудки, проявляют максимум любезности, здороваются с нами стоя, улыбаются. Мистер Икс объясняет, что это единственное место, где мы можем переждать, пока нам принесут наши вещи. Кстати и обсудим пока нашу бомбейскую программу.

У нас уже есть опыт обсуждения программ нашего пребывания в каждом городе. Мы интуитивно чувствуем, где запланированы большие перегрузки и где упущено то, что нам желательно видеть. Поэтому мы активно вносим предложения и контрпредложения. Мистер Икс проявляет сговорчивость, вносит в план предложенные нами поправки, приговаривая то и дело: «О йес!» Но это «йес» порой звучит у пего не слишком любезно, напоминая по интонации нечто обратное смыслу.

При непосредственном знакомстве с Бомбеем поражаешься его величине еще больше, чем с борта самолета. Больше часа едем мы от аэропорта до назначенной нам гостиницы «Гранд отель». По мере приближения к центру мы приближаемся и к морю, глубоко заходящему в город. Едем берегом, изогнутым, как подкова, блистающим жемчугами щедрых ночных огней. Это и есть то знаменитое место побережья, что зовут «Ожерельем королевы». С чьей же шеи слетело это изумительное ожерелье? Виктории? Елизаветы? Как бы то ни было — оно великолепно!

Наш первый бомбейский маршрут — остров Элефант, получивший свое название за то, что очертания его при взгляде с моря напоминают фигуру огромного каменного слона. Всеобщее паломничество на этот остров вызвано тем, что здесь находится знаменитый храм бога Шивы, высеченный в одной из скал острова.

Проезжаем через гигантскую арку, носящую название «Ворота Индии». Затем пересаживаемся в небольшую моторную лодку. Неожиданно для нас на море опускается туман, и нам кажется, что мы едем вслепую. Туман сгущается, скоро уже и город утрачивает реальные контуры и выглядит как неясное видение. Многие суда, видимо из-за отсутствия свободных причалов в порту, стоят на приколе в открытом море.

Встреча с земляками! Проплываем мимо небольшого советского корабля. Плавно колышется красный флаг с серпом и молотом. Мелькают фигуры наших моряков. Сигналим им приветственными взмахами рук, но они не успевают догадаться, что мимо плывут свои. На борту судна отчетливо выведено его название — «Оптимист». Что и говорить — по шерсти кличка. Маленькое судно — чуть побольше катеров и сейнеров — храбро пересекло океан. Для этого, действительно, надо быть оптимистом.

Все познается в сравнении. Только на днях мы стояли в изумлении перед пещерным храмом в Махабалипураме. Казалось, именно тут достигнуто совершенство. Но тот храм сейчас вспоминается как копия великой картины.

Храм Шивы, высеченный в скале на острове Элефант, поражает прежде всего масштабами. Монолитная порода методично, метр за метром выдалбливалась на всем протяжении черной гряды. Храм уходит в глубину скалы метров на пятнадцать — двадцать.

Здесь четыре зала. Особенно великолепен большой зал, полный изумительных образцов скульптурного искусства. Разглядывая их, невольно вспоминаешь скульптуры католических храмов, как полный антипод того, что мы видим здесь. Для христианской религиозной скульптуры характерна прежде всего потусторонность образов. Это лики, полные гармонии Иного мира. Здесь же — все страсти Этого мира, его радости и терзания, его грехи и искупления. Индийские боги — жизнелюбы, им ничто человеческое не чуждо. Ив этом смысле облик четырехрукого танцующего Шивы — это апофеоз индийского религиозного ваяния.

Мне лично особенно симпатичен бог Ганеша. Это слон, сидящий в человеческой позе. Волшебство этой скульптуры, повторяющейся во множестве индийских храмов, заключается в том, что лицо слона (именно ЛИЦО!) при полном воспроизведении всего слоновьего — хобота, клыков, огромных ушей — глубоко человечно. В крохотных глазках такая умная улыбка, столько сострадания к людям, понимания их суетных радостей и трагических исходов… Огромное брюхо Ганеши, сползшее на тумбообразные задние лапы, как бы призывает к мирному отдыху, к отказу от честолюбивого злобствования.

Стою перед Ганешей и ловлю себя на том, что губы раздвигаются в добродушной улыбке. Я как бы беседую с этим удивительным богом, который вот-вот подмигнет мне, намекая на то, что, право же, нет смысла огорчаться, ведь мы-то с тобой знаем, что чего стоит.

…Здесь скульптурно воплощен совсем иной идеал женской красоты,